Недели через две-три нас поставили в пару для совместного проекта по английскому языку. Надо было сочинить рассказ с дополнительным творческим элементом. Мы с Джесси весь урок обсуждали идеи, а в школьном автобусе по дороге домой он сел рядом со мной, как будто так и надо. Как будто мы с ним сидели вместе всегда. Обычно в автобусе Джесси садился с мальчишками в задних рядах, так что все обратили внимание, когда он перебрался ко мне ближе к центру салона.

Он предложил вместе придумать сюжет, а потом «ты напишешь рассказ, а я его проиллюстрирую картой».

Джесси показал блокнот со своими эскизами: домами, замками, башнями. Глядя на его рисунки с четкими линиями, тонкой штриховкой и кучей деталей, я очень живо представила фантастический мир, который мы создавали. У меня зачесались руки, забурлило в животе, а во рту появился особый привкус, как бывало всегда, когда мне не терпелось засесть за историю.

Сколько я себя помню, я всегда сочиняла истории. С самого раннего детства. У мамы и бабушки сохранилась целая стопка рукописных брошюрок с рассказами, сочиненными мною в семь, восемь и девять лет. В основном это были истории о животных, по большей части – о лошадях, и особенно – о гнедом пони по имени Звездочка, которого я пыталась воплотить в реальность силой мысли. Когда я стала старше, я перешла к более серьезным рассказам, самодовольно считая их «настоящими литературными произведениями», и вовсю строила планы будущих романов. Когда папа уехал в Перт, а Лорен вечно гуляла с подругами и ее почти никогда не было дома, я проводила все выходные за письменным столом. Мне нравилось сочинять и записывать истории, я ощущала нутром, что у меня хорошо получается, но, несмотря на эту уверенность, я стеснялась показывать посторонним свои работы. Это был мой личный, сокровенный триумф, слишком хрупкий, чтобы доверять его другим.

Но обсуждение истории с Джесси придало мне уверенности. Когда я показала ему начало рассказа, который писала для нашего задания, он произнес с искренним восхищением в голосе: «Ты и вправду хороший писатель». Эти слова меня окрылили. Я поверила, что действительно что-то значу. Его карта мира, который мы создали вместе, была потрясающей, очень красивой и очень подробной. За это задание мы получили пятерку с плюсом. Карту учитель повесил на классную доску объявлений, чтобы все ей любовались. Джесси сгорал от стыда, а я была на седьмом небе.

После этого мы с ним всегда садились за одну парту на уроках английского. В автобусе по дороге домой он иногда дожидался, когда выйдут Фрэнсис и Лакшми – мои самые близкие школьные подружки, с которыми я обычно общалась, – и пересаживался на сиденье рядом со мной, и последние пятнадцать минут пути мы тоже ехали вместе. В школе мы улыбались друг другу при встрече. Мы постоянно переписывались, шутили, делились случайными мыслями, пересылали друг другу мемы и интересные ссылки. Пару раз мы гуляли с его собакой. Мы не скрывали нашу дружбу, но она все равно ощущалась как маленький пузырек тайного счастья. На уроках английского я смотрела на нашу карту, висевшую на стене, и улыбалась.

Лорен дразнила меня, что мне нравится Джесси, и я возмущенно кричала, что нет, но втайне все-таки призадумалась. Механика влюбленности – желание, всплески эмоций, возбуждение – была мне еще неизвестна, а все неизвестное пугает. Лорен впервые поцеловалась с мальчиком в одиннадцать лет, а к шестнадцати годам успела сменить трех бойфрендов. Мне было четырнадцать, я еще ни с кем не целовалась, и вряд ли мне что-то такое светило в ближайшем будущем. Лорен была той сестрой, кто целуется с мальчиками, я – той, кто читает об этом в дневнике у сестры. Нравился ли мне Джесси не как друг, а как парень? Как понять, где просто дружба, а где нечто большее? В меня еще никто не влюблялся, я не знала, как это бывает. У меня не было исходных данных. Мне нужен был список всех «за» и «против», серия вдумчивых аналитических роликов на YouTube, анкета на двадцать страниц, подробное письменное руководство и личный инструктор по романтическим отношениям – вот тогда я бы смогла разобраться.