Ваня много читал о стране Солнца. Говорят, города друг на друга издалека смотрят. До того ясная земля – истинно солнечного цвета. И глаза у людей – раскаленные степи. Коней уважают – как на Севере.

На рассвете показалась Чувашия.

– Бе-е-е.

Стадо овечек кружило у заброшенного магазина с надписью «Хӑтлӑх».[6] До того голосистые, никаких петухов не слышно.

– Эки говоруши выискались! Малы-маляшши, да э́сколь высокóньки ихни голосишша-то, – вдруг заговорила Любушка на языке родной реки Пинеги.

Затормозил дядя Женя, любопытно стало, что за овечки такие.

Ходят себе кругами, ходят. Сами себе на уме. Будто и нет большой дороги поблизости.

В кругу овечек заслышалась музыка:

Уй варринче, лаштра юман,

Атте тесе, ай, кайрам та.

Килех ывлам, ай, темере,

Чун, хурланче, макартам та.

Из круга выходит старушка – ростом не выше овечек.

«Какая тоска в этом голосе», – думалось Любушке. Нежданно-негаданно встретились их глаза. Брусничный лист и черная рябина. Ни слова, ни звука – лишь песня в ответ:

Що-то во нонешном да во годи

Тежело жить да во народи.

Молодому да человеку,

Молодому да холостому.

Що из Питеру, из Сенату,

Скора почта да прибегала,

С государевыма да указми,

Со указми да со приказми.

Всё указы да процитали,

По губерням да россылали,

По меленьким да воло́скам.

Молодых-то робят имали,

Резвы ножицьки да свезали,

Белы руцюшки да сковали,

В дубовы-ти сани валили,

Во Архангельской отвозили,

Все под меру да становили.

Медна мероцька забреньцяла…

Большая дорога настойчиво зазывала. Исчезали стадо овечек, низенькая чувашка и пинежская рекрутская песня – так и осталась она отголоском в далеких землях.

Впереди – продувные просторы.

Дядя Женя по березам приметил, откуда ветер чаще дует:

– Дружно березы склонились, покорно. Не то что наша северная лиственница. Пустит корни – кажется, вся земля в округе на ней и держится. Люблю ее. Мало теперь на Севере настоящей ядреной лиственницы.

Все лето Любушка отжила в деревне. Ягод насобирала, целебных трав заготовила.

В Татарстане лето будто и не закончилось. Временами трава июльского цвета. Хорошо косятся луга – благодать.

Любушка с детства научена конец лета по Илье отмерять. С Ильина на Севере вдруг замечаешь, как ночи потемнели, как трава потухла, как ты сама пробегала летечко да успевала ли оглядываться.

Прощание с летом пахнет чистыми полями. Любушка с детства традицию завела. Картошку выкопает, ведро перевернет и давай полем дышать. И оно дышит. И дождь накрапывает. Казалось, еще вчера желтела на поле ботва, а сегодня только запах ее – несмелый.

За окном не знают конца чистейшие поля Татарстана. Все ближе и ближе к югу несется машина.

– Правда теплее. И каждый клочок распахан, вот уважаю! – Дядя Женя распахнул окно и жадно смотрел на поля.

А Любушка всё проглядела. Бабушка снилась.

«Любушка-голубушка, ты как поживашь-то?

Я-то помаленьку-потихоньку.

Каки таки новости в нашей Пинеге?

Первы заморозьки пошли. Дровца берегу, по два раза не топлю. Мне одной и так дородно. Кошку только не заморозить бы. Второй день в шкафу у печи спит, представляшь. Тепло ишшет, хитряшша така.

Ты звони хоть изпоредка-то, Любушка. Знашь ведь, я без твоего звоночка-то сама не своя…»

А какие звонки в дороге.

«Не дай бог бабушка по голосу заподозрит неладное… Но совсем не звонить… Что же делать-то…» Который день Любушка не знала покоя, даже во сне.

Беспорядочно сёла мелькали.

Выйдет на дорогу деревня – одна, другая – и скроется за холмами. Запомнить бы их имена, да не поспеть глазу за табличками кособокими.

– Сейчас узнаем, где мы. – Ваня нашел карту. Забыл вовсе, что прихватил в дорогу.