– Поздравляю, вы просчитались, – ернически заметил Влад. – Эта самая недалекая дурочка – лучший дизайнер в городе. И на жизнь ей хватает…

– Кристиночка говорила, что она танцовщица в клубе! А это позор, понимаешь?

– Твоя любимая дочь врала, – оборвал мать Казаринов. – А ты считаешь не позорным, чтобы мой единственный сын воспитывался на стороне и не получил от меня ни копейки помощи? Кем бы ни была его мать, я обязан, понимаешь?

– Ты слишком щепетилен, сынок! – вскрикнула мать.

– Да, – кивнул Влад и обдал родственниц волной холода. – Да! И ты даже не представляешь насколько!

Он выскочил из кухни и, поднявшись к себе, принялся швырять вещи в дорожную сумку, потом достал с полки свой «Кэнон» и, повесив его на шею, направился к двери.

– Ты пожалеешь, – предупредила мать. – Я тебя не прощу!

– Знаешь, – устало пробормотал Казаринов. – Самое большее, что ты можешь сделать, это лишить меня наследства. Но твоя покойная дочь позаботилась, чтобы дом пошел с молотка. Я собирался завтра встречаться с мразью, потребовавшей сто тысяч евро, но теперь не стану. Разбирайтесь сами.

– Что? – вскрикнула мать, кулем опускаясь на стул в прихожей. – Кристина не могла!
– У человека на руках договор займа, заверенный нотариусом, а там роспись твоей любимицы.

– Кто? – сипло поинтересовалась мать. – Кто требует денег?

– Некто Павлуша Померанцев, – хмыкнул Казаринов, устало ставя на пол наспех собранный баул. – Тебе известно, кто это?

– Павлик? – пролепетала мать и, не обращая внимания на предупреждающий взгляд сестры, добавила: – Это Кристиночкин друг. Они жениться собирались.

– Когда люди женятся, то деньги друг у друга не занимают.

Внезапно вспомнились Элкины размышления о любви и браке. Цельные и такие правильные. Про любовь и совместную жизнь, когда сносит голову от одного прикосновения. А уж если сестра собиралась замуж за ПоПу, значит, того же поля ягода.

– Я поехал на Миусскую, – предупредил Казаринов, выходя во двор и щелкая сигнализацией от машины.

– Ты не можешь, – запричитала Мила. – Ты бросаешь нас?

– Нет, – поморщился Казаринов. – Просто не хочу видеть и жить под одной крышей. В вашей жизни мало что поменяется, но … если попробуете снова распоряжаться моей, останетесь с носом. Ясно?

Прыгнув в ЛендКрузер, он дал по газам, направляясь в центр города, где года два назад купил стройвариант и даже сделал ремонт, но так и не удосужился переехать. Лишь время от времени привозил на квартиру девиц или с друзьями устраивал холостяцкие попойки. До сегодняшнего дня его вполне устраивало жить в отчем доме. Играть по выходным с племянником в стрелялки, веселиться в душе, наблюдая за племянницей-воображалой, оттачивающей на нем женские хитрости. Нравилось каждое утро находить свежую рубашку и завтрак на столе. Все, как он любит: яичница-глазунья с беконом и чай с пирогом. Но в одночасье все закончилось, лишь на душе остался осадок брезгливости и негодования, будто по недосмотру вступил замшевыми мокасинами в гуано, да так и не сумел их очистить.

– На развязке с круговым движением поверните налево, – попросила механическая женщина, но Влад увидел поворот слишком поздно, а там уже съехать на нужную развилку не получилось, пришлось нестись по трассе до самого Тарнауса. Казаринов собрался развернуться и поехать обратно в город, но неведомая сила повела его Крузак вглубь поселка и остановила рядом со знакомой калиткой. Он с изумлением воззрился на тьму, укутавшую видневшуюся часть двора.

«Нужно ехать к себе на Миусскую, – в сердцах подумал Влад, но уезжать не хотелось. Он усилием воли удержал себя от того, чтобы снова не вломиться к Элке. – Но дважды за один день… это слишком даже для меня», -усмехнулся он про себя и, положив руки на колени, откинулся в кресле.