Вот и мне тоже очень бы хотелось встретить мудрого старца, чтобы испросить у него, как мне стать полноценным гражданином заветной Шамбалы, которая хоть и рядом, но так проницаема и так беззащитна. Самому становиться мудрым старцем, конечно, можно, но это всё равно не даст возможности получить ответа на этот архиважный вопрос.

Поэтому не стоит осуждать Рериха за его бесплодные странствия по диким горам и его безнадёжные поиски. Душа стремится и алчет невозможного – человек слышит зов спасительной Шамбалы и безотчётно стремится к ней навстречу. Вдруг да отыщется туда ещё один затерянный вход, ключей от которого больше ни у кого не будет.

она спасает нас от муки,

но счастья не прощает нам…

«Зовётся так воздушно – Муза…» Надежда Кремнёва

Она почти никогда не заходит к счастливым, сторонится успешных и облечённых властью. Может посетить сеятелей «разумного, доброго, вечного». Но зайти к этим сеятелям лишь затем, чтобы они вдруг не наделали грамматических ошибок, поскольку ей хорошо известно, что «разумное, доброе, вечное» воздушно-капельным путём не передаётся.

Однако она может легко откликнуться на зов обиженных, стеснённых нуждой или неправдой. Здесь она желанная и понятная гостья. И только с ними у неё может случиться благовременная беседа, избавляющая страждущих от душевных мук и страданий. Всё высказанное и воплощённое ими в строчки, Муза заберёт с собой, чтобы освободившиеся от пагуб бытия были способны как-нибудь жить дальше. Но всё равно будет ходить где-то неподалёку, чтобы незамедлительно прийти туда, где её снова будут ждать с упованием и надеждой…

Это – область чьей-то грезы,

Это – призраки и сны.

В. Брюсов

В отличие от салтыковского статского советника Иванова, неспособного вместить в себя пространных понятий, я, пытаясь постичь таковые, не лопнул, а лишь немного увеличился в объёме; и вовсе не по причине натужной умственной работы, а за счёт естественного превращения из подростка в юношу. Возможно, мне удалось избежать незавидной участи бестолкового статского советника благодаря своей осторожности, ибо я даже не пытался объять воображением сингулярную химеру бесконечности, а проявлял интерес к более представимым вещам – трансляционной и временной симметрии, а также материальным структурам, находящимся в состоянии абсолютного нуля. Мне отчего-то казалось, что они были неразделимо связаны между собой за гранью нашего мира, и нарушение этой связи привело к возникновению кварк-глюонной плазмы и положило начало времени и пространству.

Теперь же, после первых мгновений воплотившегося Мироздания, пробежали миллиарды лет и мои любимые симметрии с абсолютным нулём превратились в непредставимые сущности. Однако природа, в стремлении вернуться к своим изначальным образам, которые по-прежнему бережно хранятся в её подсознании, посылает на землю холодные шестиугольные кристаллики, собранные по всем правилам идеальной симметрии. Когда они невесомо парят в воздухе, природа впадает в блаженное забытьё, и ей мнится, что снова вокруг ничего нет – ни пространства, заселённого тёмным эфиром и яркими звёздами, ни бегущего в никуда времени…

Интересно, когда вас объявляют субъектом «не от мира сего», то хотят отказаться от общения с вами или, напротив, требуют, чтобы вы приняли приемлемую в обществе поведенческую модель? До сих пор не знаю, каким образом я должен реагировать на подобные замечания. В любой фразе с таким словосочетанием я, прежде всего, стараюсь обнаружить некий библейский смысл, но обычно не нахожу в высказываниях, обращённых ко мне, никаких параллелей с известными толкованиями от святых отцов, подробно объясняющих эти слова в Евангелие от Иоанна. Помнится, глубоко запали мне в душу строки епископа Михаила Грибановского о том, что нужно делать, когда тебя призывают опуститься с небес на землю, а ты противишься и совсем не хочешь. Архипастырь и просветитель учил, что надо «идти туда, к тому просвету, осваиваться с тем, что открывается через него, вживаться в его атмосферу, ткать из неё свои жизненные нити.»