– Мерзавка! Она нашла время для забав! Этот Архип скоро бросит её, ведь говорят, что ему скоро шестьдесят! У него трое детей, прижитых от натурщицы. Говорят, она уже готовится родить ему четвёртого! Это тогда, когда Кеша нуждался в уходе! – возмущалась Анастасия, говоря о своей бывшей невестке.

В Иркутск Иннокентий приехал по настойчивой просьбе младшей сестры. Главный врач Иркутского военного госпиталя был родственником мужа Анастасии, Владимира Воланина. В этом госпитале Иннокентия, по словам Анастасии, буквально вытащили с того света.

Художественная мастерская Смолянского, расположенная в старом кирпичном доме, находилась совсем недалеко от места работы Ульяны.

– Товарищ Смолянский ! Я согласна позировать! Только с условием, что вы не станете просить меня раздеться! – строго и официально предупредила Ульяна с порога.

– Упаси, Господи! Я всего лишь хотел снять ваше меховое пальто, товарищ Каретникова!– ответил Иннокентий, сделав испуганное лицо. Ульяна взглянула на смешную гримасу мужчины и рассмеялась.

– Какой замечательный у вас смех! – тихо промолвил скульптор и галантно предложил присесть в низкое кресло у окна.

Сеансы позирования, вызвавшие сначала беспокойство Ульяны, вскоре стали неким интересным вариантом досуга. Иннокентий работал в суровом сосредоточении, устремив взгляд на мольберт, где он делал зарисовки и эскизы. Ульяна садилась в удобное кресло. Рядом стоял маленький столик, где ей был предложен чай, бутерброды и красочные журналы.

– Да, мне предстоит необычная работа. Я знаю, знаю, учитель… Прежде мне приходилось улучшать божьи творения, поскольку не все в состоянии увидеть себя в натуральном виде. Теперь же я только стараюсь перенести на бумагу то совершенство, которое мне посчастливилось увидеть воочию,– вполголоса промолвил Иннокентий на одном из сеансов.

Ульяна удивленно уставилась на художника. Потом оглянулась вокруг.

– С кем это вы разговариваете? – спросила она мастера.

– С духом великого Микеланджело, – просто ответил Иннокентий.

– Микеланджело? – переспросила Ульяна, недоуменно посмотрев на художника.

– Именно. Не волнуйтесь, моя психика в порядке. Считайте, что это один из моих методов творческого самовыражения. Вы ведь понимаете, что почти все творцы, немного не от мира сего? – улыбнулся Иннокентий одними глазами.

– Так смело заявляете партийному идеологу о духах? – тихо спросила Ульяна.

– Разумеется. Поскольку верю, что такое совершенное творение, как вы, неподвластно порокам,– ответил мастер.

« Это он про меня? Это я-то – совершенство? Знал бы он, какие порочные мысли вызывает одно только лёгкое прикосновение его рук к моей коже…» – думала Ульяна, следя за своим выражением лица.

Изредка художник подходил к Ульяне и деликатно просил её повернуть лицо в правую или в левую сторону. Извинившись, он слегка поправлял её волосы, упавшие на лоб. Его большие тёплые руки вызывали у неё ожоги в тех местах, где соприкоснулись с её кожей. В один из моментов ей захотелось, чтобы художник не отнимал своих рук, чтобы жгучее наслаждение, которое она неожиданно испытала, продлилось хотя бы немного ещё.

«Я порочна? Да, я порочна… Откуда это во мне? Что сказала бы моя мама?» – размышляла Ульяна, внешне ничем не выдавая ту эмоциональную бурю, причиной которой стал прежде незнакомый мужчина.

Она вспомнила домашние вечера, когда мать просила её почитать страницы ветхой Библии, которую Таисья Ильинична тщательно прятала в сарае, завернув в ветошь. Ульяна медленно читала, а мать слушала, иногда всхлипывая и утирая слёзы фартуком.

– Запомни это, доченька! Сатана слащав и полон соблазнов! Стремись от греха! – повторяла Таисья Ильинична.