– Может, мы что-то напутали? – я всматриваюсь в темноту. Вокруг ни души. Только ветер гуляет меж ржавых конструкций, напевая что-то неслышное.

И тут – он. Будто возник из воздуха, будто тень, принявшая форму. Высокий, в безупречном смокинге, лицо скрыто полумраком.

– Дамы, – его голос низкий, словно доносится из-под земли, – разрешите взглянуть на ваши приглашения?

Мы молча протягиваем телефоны. Экран освещает его пальцы – длинные, бледные, с безупречным маникюром. Мужчина кивает, и его улыбка на миг ловит свет: слишком белые зубы, слишком острые клыки.

– Добро пожаловать.

Мы идём за ним, и с каждым шагом тревога нарастает. Заброшенный завод, когда-то кипевший жизнью, теперь лишь пустая оболочка. Но когда охранники у входа раздвигаются, пропуская нас внутрь, мир взрывается.

Звук.

Он бьёт по нервам, заставляет сердце колотиться в такт тяжёлым басам. Воздух густой от дыма, подсвеченного неоном. Люди – нет, существа – в карнавальных масках, в коже, в латексе, с обнажёнными торсами, украшенными узорами из бисера и металла. Кто-то смеётся, кто-то целуется, кто-то пьёт прямо из горлышка, не обращая внимания на струйку жидкости, стекающую по подбородку.

Я замираю. Всё, во что я верила до этой секунды, кажется детской сказкой.

– Ты в порядке? – Виолетта сжимает мою руку. Её пальцы обжигают.

– Я…

– Алкоголь поможет, – перебивает она и тянет меня к бару.

Текила. Соль. Лайм.

Я повторяю за подругой, как в трансе. Огонь растекается по горлу, и мир на секунду становится мягче, податливее.

– Кажется, сегодня я выпила больше, чем за всю свою жизнь, – говорю я, и голос звучит чужим. – Раньше мне разрешался только один бокал шампанского на Новый год.

Виолетта смеётся.

– Дорогая, – она наклоняется так близко, что её губы почти касаются моего уха, – это только начало.

Ви тянет меня за руку в самую гущу – туда, где свет проваливается в ритм, где тела сливаются в единый пульсирующий организм. Я никогда не была такой. Не чувствовала кожей музыку, не ловила взгляды, не позволяла себе раствориться. Но сейчас в висках стучит сладкий, тёплый угар, а в животе – бас, низкий и властный.

Ви смеётся, запрокидывает голову, и её волосы пахнут дымом и чем-то сладким – может, коктейлями, может, её помадой. Она двигается так, будто её кости – жидкость, а я… я пытаюсь повторять, но мои жесты пока ещё угловатые, робкие.

– Расслабься! – кричит она мне в ухо, и её голос тонет в музыке.

Тонкие пальцы скользят по моей талии, направляют, и я вдруг понимаю: на нас смотрят. Не просто так, мельком – всматриваются. Мужчины, женщины, кто угодно. Ви знает это, играет с этим – подмигивает незнакомцу через моё плечо, выгибает спину, заставляет меня кружиться. А я…я больше не та, что пряталась у стенки. Я часть этого безумия.

Кто-то подносит мне стакан, я пью, не глядя. Вкус горький, но мне уже всё равно. Ви прижимается ко мне спиной, шепчет что-то, от чего по коже бежит жар, и мы двигаемся уже в унисон – две тени в мерцающем свете, две чужие, но такие близкие фигуры. Я не помню, когда в последний раз дышала так глубоко.

Через пару треков чувствую лёгкую усталость. Голова кружится, ноги ватные, а от яркого света танцпола в глазах остались цветные пятна.

– Пойду поищу уборную, – предупреждаю подругу.

– Окей, буду ждать тебя у бара, не теряйся.

Помещение клуба дышит густым полумраком, пропитанным запахом спиртного, пота и чего-то ещё – чего-то острого, металлического, будто в воздухе витает предчувствие. Я медленно провожу взглядом по стенам, затянутым бархатным мраком, и замечаю узкий проход, теряющийся в глубине. Коридор – узкий, как нож, тёмный, как сама безысходность.