– Они уже знают?

– Пока нет, – по другую сторону провода слышен мягкий хлопок – отец зажигает сигару. – И если мы скажем им сразу… это будет выглядеть как слабость.

Я понимаю, к чему он клонит.

– Ты предлагаешь не докладывать?

– Я предлагаю позвонить им, – его голос становится тише, опаснее. – Сказать, что у нас есть информация… и что мы готовы её продать. Дорого.

Желудок сжимается. Это уже не просто сделка – это игра с огнём.

– Ты понимаешь, что будет, если картель узнает?

Отец смеётся – сухо, без тени веселья.

– Они не узнают, если ты не дрогнешь. Европейцы считают нас своими псами. Но даже пёс, загнанный в угол, рвёт глотку первым.

Тишина. Затем – короткий гудок.

Он бросил трубку, оставив меня наедине с мыслями, с выбором. Но я не успеваю переварить полученную информацию из-за отсутствия терпения моего брата.

– Почему с тобой вечно невозможно связаться?!

Дверь моего кабинета с грохотом распахнулась, едва не сорвавшись с петель. Давид ворвался внутрь, как ураган, его глаза пылают раздражением. Он без пиджака, рукава белоснежной рубахи закатаны до локтей.

Я даже не поднял головы, лишь слегка сжал челюсть.

– Я занят.

– Чем? – брат резко подошёл к столу и упёрся ладонями в полированную поверхность. – Разработкой плана мести той девчонке? Или фантазиями о её упущенной заднице?

Я медленно поднял взгляд, ощущая, как во рту горчит от его слов.

– Ты серьёзно пришёл ко мне с этим?

Он усмехнулся, откинулся назад, скрестив руки на груди.

– Ну, а с чем ещё? Ты же больше ни о чём не думаешь.

Я закатил глаза. В детстве я любил брата, но с возрастом всё стало… сложнее. Нет ничего хуже, чем делить власть с человеком, который знает тебя с пелёнок. Мы выросли в одной спальне, дрались за один завтрак, делили одну няню. А теперь – один бизнес. Одно наследство.

И вечное соперничество за внимание отца.

Именно мне он доверил российское направление. Давид до сих пор видит в этом не результат моей работы, а лишь благосклонность старика. Но если бы отец действительно любил нас, не втянул бы в этот кровавый бизнес. Мы для него – инструменты. Детали механизма, которые можно заменить.

После последних событий брат получил свою долю власти. Теперь он не мой помощник – он партнёр. Нравится мне это или нет. Но как бы ни легли карты, он никогда не получит всё. Эта компания – мои люди, и верны они только мне.

– Отец звонил, – сухо бросил я, отодвигая папку с отчётами.

Давид замер на секунду, брови чуть приподнялись.

– Груз в Гамбурге?

Я на мгновение задержал взгляд на нём. Осведомлённость брата удивляла, но… возможно, это даже к лучшему. Видимо, его новый статус дал ему доступ к информации, которой раньше он не владел.

– Мне не нравится, что он затеял двойную игру, – пробормотал я, вставая и подходя к окну. За стеклом раскинулся вечерний город, мерцающий огнями, холодный и безразличный.

– Он боится, – Давид развалился в кресле напротив, закинув ногу на ногу. – Что если мы станем расходным материалом в чужой войне?

Я усмехнулся.

– Вот именно – чужая война. Нам нечего там делать. Мы должны чтить кодекс.

Всё, что у нас есть, держится на двух вещах: страхе и преданности. И если мы нарушим правила этого мира, даже будучи его королями, всё пойдёт прахом.

Давид задумался, затем кивнул.

– Да, наверное, ты прав.

Его согласие неожиданно согрело что-то внутри. Хоть в чём-то мы на одной стороне. Я вернулся к столу, взял сигару и прикурил.

– Кстати, о девчонке, ты знал, что она провела три месяца в больничной койке? – я стряхнул пепел в малахитовую пепельницу – подарок брата на моё тридцатилетие.

– Откуда? – Давид скривился. – Пока ты прохлаждался в камере, у меня были дела поважнее, чем следить за твоими бывшими.