– Надеюсь, ты рассказала, как он начал цепляться…

– Нет, – перебила его медсестра, вертя тонкими пальчиками пуговку на халате. – Я ему наврала с три короба. Как вы его чуть не задушили, схватили за грудки и вытолкали из кабинета вон и сказали, чтоб больше ноги его здесь не было.

– Нинок, что с тобой в последнее время? – не моргнув глазом, почти по-отечески поинтересовался доктор, пряча куртку в шкаф и доставая оттуда белый халат. – Ты сама не своя.

– Все нормально, Илья Николаич, не берите в голову. Наверное, это кризис среднего возраста.

Доктор уселся напротив медсестры и взглянул ей в глаза.

– Это у тебя-то средний возраст? Не смеши! Хандрить ты начала после эпилептического припадка у этого парня… Я это хорошо уловил! Кстати, ты узнала его фамилию?

– Конечно, – Ниночка схватила со стола одну из многочисленных бумажек. – Хохрин его фамилия. Зовут Эдуард… Отчество Константинович, двадцать один год, студент института культуры. И вовсе я не хандрю.

– Надо же, такой молодой, и уже эпилепсия, – покачал головой Илья, доставая из верхнего ящика тонометр с фонендоскопом.

– Кстати, по-моему, – равнодушно заметила медсестра, словно речь шла о том, пострадали ли австралийские кенгуру от пандемии коронавируса, – невролог у него эпилепсию не нашел, и сегодня паренька выписывают.

– Что? Не нашел эпи? – доктор мотнул головой, словно отгоняя наваждение. – А что мы тогда с тобой купировали у этого… Хохрина пару дней назад? Транквилизатор еще искали, помнишь?

– Помню… конечно… А что купировали? – Ниночка равнодушно пожала плечами. – Вам виднее, вы доктор, не я.

Осознав услышанное в полной мере, Стерхов словно на дороге угодил колесами в четыре ямы одновременно: не может быть!

Этого еще не хватало!

Он и так третий день не может вспомнить, что необычного видел тогда, во время оказания помощи припадочному. Что-то точно видел, но что именно – напрочь вылетело из головы в силу экстремальности ситуации.

Это – первое!

Второе – Ниночка ведет себя с тех пор более чем странно – стала рассеянной, не договаривает что-то, отводит взгляд в сторону, то и дело дерзит без повода. Такого за ней раньше не наблюдалось! Хотя и утверждает, что не хандрит.

А теперь еще и третье – диагноз не подтвердился. Здрась-те, приехали!

У парня, оказывается, вообще нет эпилепсии!

Что они тогда с Ниночкой наблюдали?

Вывод: сегодня же поговорить с неврологами. Здесь что-то нечисто! Илья наблюдал классику – с пеной изо рта, прикусом языка и клоническими судорогами. И категорическое заключение специалистов путает ему все карты. А вдруг этот припадок и взрыв джипа Барсукова как-то связаны?

От размышлений его оторвал щелчок пальцев Ниночки.

– Ау, Илья Николаич, мы будем работать или нет?

– Да я все думаю, – встряхнув головой, пробубнил доктор. – Если это не эпилепсия, что тогда… У Хохрина… Эдуарда Константиновича.

Ниночка отреагировала не моргнув глазом:

– Вместо гадания на кофейной гуще – была эпилепсия или не было ее, – лучше сказали бы, что за эсэмэску вы получили после того, как Барсуков выскочил как ошпаренный из кабинета. Ведь именно после нее вы испарились на целых полчаса. Где провели это время? Колитесь!

«Ну партизанка, – мелькнуло в докторской голове, хотя он постарался не подать виду. – Я думал, не заметит, а она… Возможно, и следователю рассказала. Эсэмэску надо стереть, кстати, пока не поздно».

– Ты, конечно, следователю это все поведала как на духу.

– Если вам нравится меня изображать стукачкой, я не против.

– Мне нужна была история… этого, Хрумского… Пантелеймона, – пытаясь быть убедительным и непринужденным, Илья повторил версию, которую накануне изложил следователю. – Я ходил в терапию за ней. Про эсэмэску я не помню, может, и получал от кого-то… А сейчас давай работать, у нас полный коридор.