Конец любви – тарелки в стену. Молодая собрав манатки – под крыло к матке. Душно под крылом. Пилит мамка утром и вечером. Хочется на дискотеку, к подружкам, на воздух вырваться. «-Сиди!». То у мамки голова болит, то ноги крутит, то руки отнимаются, нет у неё сил и здоровья с внуком сидеть. «Прибери, принеси, приготовь, сходи». «Что сидишь? Что лежишь?» Огрызнешься. «Проститутка. Дура. И отец твой проститут и дурак. В гроб меня загоните. Смерти моей хотите!» Под этот крик, как под прощальный марш, убежала крошечка к мужу с покаянием.

Месяц, второй жили душа в душу, пока теща снова не проторила к ним дорожку. Оно и понятно; для кого теща, а кому-то мать родная. А гены они и есть гены. С друзьями не пей, в избе не кури, в носу не ковыряйся; каждый день в два голоса, то моно, то соло по очереди. Не выдержал, запустил в тещу тапочкой, а та опять его в вытрезвитель. Правда, через час выпустили. Менты от хохота животы надорвали и даже протокол оформлять не стали. Домой пришел. Пусто. Слиняла и теща и хаврошечка. Через неделю опять ко мне пришла. Так и пошло, чуть что не так к мамке, та её достанет – ко мне. А я ведь любил её, да и она меня. Вот по поговорке; вместе тесно – врозь скучно. Да и Димка подрастал, а я в нем души не чаял. Придет от тещи, меня чурается. Потом с рук не стащишь. Баловали мы его. Я уж и так и этак своей крошечке говорил, что бы тещиной ноги на пороге не было. А куда она без мамки. Куда пойти ребенка кому подкинуть? Правильно – теще. Теща тоже внучком прикрывается. Прибежит, соскучилась. – Ах, внучок. Ах, Димочка. Похудел–то как? Не кормят тебя. А я сладенького принесла. Потом опять крошечку начинает пилить, что посуда на столе немытая, меня – полка косо прибита. Объясни дуре; только пообедали – вода в кастрюле согреется, помоет супруга, полка косо – дом ведет – стекла в окнах лопаются. Так и жили, соседским курам на смех. На работе от подначек не продохнуть было, а я свою дуринду любил, и Димку жалко. Пацан растет, бегает. Лопотать начинает. Такое один раз загнул, что пришлось отхлопать. Дуринде ; – Ты зачем ребенка материться учишь ? А та; – Это не я, это мама. Что бы ребенок быстрее говорить научился. Не хрена себе педагогика. Песталоцци чертова. В детском садике спрашивают; кто твоя мама? , кто твой папа? Димка отвечает; Мой папа – Толик, самый главный алкоголик. Бабушка научила. Кому мама, кому бабушка, а кому теща, что бей пусто было.

У бригадира день рождения. Работали на Прокурорском ключе, мост латали. Бригадир выставил. Посидели, как положено. Нет, сначала работу сделали. Да там и делов было, двумя пальцами высморкаться. В вахтовке ехали с песняками. Надо бы было мне с мужиками в тайгу зарулить, так нет, как приличный муж с работы домой.

– Заявился, зятек … .

Завела короста от самого порога. Мы на Прокурорском ключе еще только по стаканам разливали, а теща уже унюхала, что зятек выпивает. Какое ей дело, не на ее же кровные пью . Нет, надо нарисоваться. С трезвым, стерва не связывается, а над выпившим можно и поглумиться. Выпивший в России всегда виноват. Менты разбираться не будут; сколько, с кем, по какому поводу. Вернее, не захотят, зная сволочной характер моей тещи. Весь кайф паскуда, обломала. Я с ней вначале по-хорошему.

–Теща, вы говорят, в школе хорошо учились?

– Да не чета, тебе придурку.

– Вот , вот старая, географию хорошо знаете. Так и идите. Идите вы …, или пока не заблудитесь.

Крошку то я один раз и навсегда отучил руками махать, а эта, дура дурой – когтями мне в рожу. Не спорю, может быть и не рассчитал маленько, но уж очень хотелось приложиться. Вытрезвителя мне все равно уже было не миновать. Так я и приложился – один раз за себя, второй раз за тестя. От себя от души, а от тестя лишку было. Ноги то у нее больные и падала вроде на мягкое место, да какое там мягкое место, кости аж звякнули, но толи я ей шею свернул, толи она головой болезной ударилась. Лежит головенка набок, бледная, не дышит. Все, убил тещу, а ведь посадят как за человека. Перед глазами ключ Прокурорский в зеленых кущах, вода хрустальная на перекатах, в конце струи хариус играет, мошку бьет. Гори изба пропадом. Схватил ружье, набросал в рюкзак, что под руку попалось и к мотоциклу. Гнал, пока бензин был в баке. В зимовье только очухался. Почухался, стал думать, как жить дальше. Припасов на первое время хватит. Хлеба маловато, так сухари в зимовье есть. Да и раньше – не то, что нонче, зимовья не зорили. В любом припасов месяц живи. Вот и зажил я. А ночи все длиннее. В курточке по утряни озноб прошибает. Волей неволей пришлось выходить на трассу. А че, тормознул КРАЗ. С водилой перетолковал. Он думал меня куда подвезти надо. А я объяснил ему, что бичевать не хочу, а люди надоели, вот решил в тайге пожить. Посмотрел он на меня с подозрением, но лишнего не спрашивал. Договорились; я ему рыбы соленной, мясо, брусники, он мне соль, фуфайку, шапку.