Байки старого зимовья Георгий Баль

О себе.

Баль Георгий Павлович образца 1954 г.

Второй из серии трех палычей. Отец из крестьян, но после войны в колхоз не вернулся, отчасти по состоянию здоровья, толикой из-за присущей всем белорусским крестьянам смекалки-хитрости. Устроился работать проводником на железной дороге. Работал, учился, связи с деревней не порывал, там остались мать и сестра. Жизнь не баловала. Гомель и в начале 60-х не забывал о прошедшей войне. По дороге в школу стоял разбомбленный дом, от верхних дух этажей были развалины, а на первом жили люди. Жили. Не смотря на трудности. Потому что была уверенность, что завтра будет лучше, чем вчера. С каждым днем жизнь становилось краше. Мы со старшим братом родились, когда отец с матерью снимали комнатушку. Младший Игорь в благоустроенной двухкомнатной квартире в центре города, которую получил отец в 57 году.

Как жили? Как все. Ходили в детский садик. Все в один и тот же. Были октябрятами, пионерами. Ездили в пионерские лагеря. Занимались спортом. Академическая гребля. Зимой лыжи, бассейн.

Отец постоянно был с детьми. На рыбалку, за грибами-ягодами, брал с детсадовского возраста. В деревне коров пасти, сено косить, картошку садить.

В библиотеку – целый поход. Ходили через выходной. Своих книг было немного, а читать любили все. И пока отец выбирал, что-то для себя и матери, мы с братом просматривали детские полки. Позже стали ходить в нее самостоятельно. Дворец Пионеров в старом парке над Сожем, в бывшем дворце князя Паскевича, занятия в изостудии. Старший брат если бы не был прекрасным инженером, мог бы стать художником, он хорошо пишет маслом, я же в то время больше увлекался чеканкой, графикой.

После школы Ремонтно- Механический завод – слесарь по наладке оборудования. Служба в армии. Московский округ ПВО. Полк связи. Демобилизовался механиком 1-го класса аппаратуры ЗАС.

Гомельский центральный телеграф – электромонтер. А, все- таки, чего то не хватает. Зимою лета, осенью весны. Уехал в Алдан. Алданский ЭТУС. Командировка в п.Чульман длилась четыре месяца, пока начальнику не надоело платить командировочные. В сентябре п. Нерюнгри получил статус города республиканского подчинения. Строительство ЮЯТПК (Южно-Якутский территориально – промышленный комплекс) было объявлено комсомольской ударной стройкой, одновременно к нему строилась ветка БАМа от Тынды. Время было интересное, работы, интересной работы хватало всем. В том, что сейчас город Нерюнгри, как белая сказка среди Алданского нагорья есть частица и моего труда. Живут там сейчас дети сын, дочь, осталось много друзей. Волею судеб в 93 оказался в Жирекене. Поселок приглянулся своей чистотой. Прекрасной тайгой. Судьба оказалась милостивою и, несмотря на уговоры друзей, работать в ГОКе устроился на железную дорогу эл/ механиком связи. Но развал ГОКа,

разморозка поселка, коснулись и нашей семьи. Пусть более менее была стабильная зарплата. Только и наши дети месяцами не ходили в школу, то она закрыта, то бастуют учителя. Также носили воду на третий этаж, принес двадцать ведер – вынес немного больше. Также топили буржуйку. Желания уезжать не было, верили, что и ГОК заработает и поселок оживет.

Стихами стал увлекаться в школе. Наверное, Есенин. Помню светло синий томик с березовыми ветками. Первые стихи не про партию и пионерский галстук. Бедные поэты, да и прозаики, попавшие в школьную программу. Кто ее подбирает? Только Чехова я полюбил уже, будучи взрослым. Спасибо отцу, который сам читал много и умел рассказать, любил и понимал лес, речку, учил этому нас. Спасибо деду Сергею знавшему хорошо старославянский и переводившего для нас библию на гражданский язык. А, в общем, наверное, спасибо всей системе обучения и воспитания в советское время. Была возможность заниматься спортом искусством. Не помню ни одного одноклассника, который бы не занимался, в каком ни будь кружке, спортивной секции.

Вот вроде и вся биография. Что еще о себе.

К водке отношусь нормально. К наркотикам отрицательно. К женщинам положительно.

Люблю жену. К прочим не отношусь. Увлечения; книги, рыбалка, охота.

Хозяин

Таежная побасенка

Что человек без царя в голове, что дом без хозяина. Стоит изба, печь дымит, из одной щели дует – в другую выдувает, стены перекошены и если бы не соседский плетень завалилась бы хибара горькой пьяницей в глубокую лужу под самыми окнами.

Хорошего хозяина по подворью видно: и забор, как гвардейский строй, и дом залюбуешься; ставенки наличники, крылечко – все резное, даже красавец петух и тот самый голосистый на околице. А иная бестолочь затеет перестройку с преобразованиями, да таких дров наломает, что по осени во дворе ни одного полена не найдешь, ни клочка сена не сыщешь и оставшаяся живность (кот с собакой) с голодухи по ближним и дальним задворкам разбегутся.

На производстве тоже – толкового руководителя «Хозяином» величают. Нет, не за то, что барином ходит, да с подчиненными, как с холопами обращается, а за то, что и налоги у него вовремя уплачены и зарплата в срок выдана, работой да рынком сбыта обеспечено предприятие на годы вперед. Хозяин! Надежно живет.

Нельзя и в тайге без хозяина. Как его только не дразнят; то «Топтыгин», то «Косолапый», слышал даже такое выражение «мужик босолапый». Но и без него никак нельзя. Ведь людишки последний божий страх перед тайгой потеряют, а с совестью у них давно напряженка. Прошу прощения у присутствующих, это не их касается.

Есть у меня друг – Владимир Сергеевич. Ну допустим это он на службе, да в поселке Владимир Сергеевич, а в тайге, как в бане – без чинов. В тайге одного Михайло Потапыча по имени-отчеству величают и то пока шкуру не спустят. Остальные все Вити да Сани. У кого глаз зорче, рука тверже – тот и пан, тому и фарт.

Срубил Володя с мужиками зимовье в тайге. Ладное зимовье; Листвянки в основание чуть ли не в охват скатали, из сухостоя – рубили, аж в спину отдавало, мхом хорошо простлали да протыкали. И место прекрасное – в распадочке под увальчиком на солнцепеке, а не в каком ни будь сивере, где солнце отродясь не бывало. Молодой листвяничек прикрывает, в двадцати метрах пройдешь не заметишь. Дверью на юг, оконца на запад и на восток – зимой хоть маленький лучик солнышка в зимовье заскочит, а все веселее. Вот только кто сказал, что хозяин зимовья охотник? Он в зимовье скоком да наскоком, неделю живет – две нет. Зимовье же без хозяина не может. Кто в нем только не пытается хозяйничать, всякой твари по паре. Попадется хороший хозяин, так для него и дверь в зимовье не закрывается, а наоборот поленце под порожек подкладывается, что бы она случайно ветром не захлопнулась.

С охотился как-то Володя – инжигашку (козла сеголетку) подстрелил, лопатки, стегошки в рюкзак – детишек подкормить, печенку подморозил да в пакет – уж больно его благоверная строганину из нее любит, не принесешь, так хоть свою выкладывай. Ребра, шеину, сложивши в мешок, на лесину подвесил. Долго ли, коротко ли дома был, снова в тайгу собрался. (Время трудное было, ГОК стоял, одной тайгой многие тогда и выживали.) Прихватил дома чаю, соли, сухарей, сахарку да табачку побольше и подался не торопясь. К зимовью-то не торопясь подходят да и вокруг лишнего не шебуршат, а для этого все заранее подготовлено; и дровишки наколоты и лучинка нащипана и полный котелок льда с ключа в прошлый раз набит. Затопил Володя печку. Поставил котелок со льдом, а сам к мешку на дереве. Надо было видеть его негодование. В мешке дыра, на дне косточки, дочиста обглоданные и в качестве расписки – помет колонка.

– Ах ты, хорек вонючий! Глиста меховая! Ну, попадешься, всю шерсть по волоску на кисточки выщиплю. Семь шкур спущу и китайцам на шапки продам.

Это еще самые мягкие ругательства и угрозы, которые обрушились на голову бедной зверюшки. Конечно, в зимовье и без козлятинки были запасы и из жиров не только одна соль, как порой бывает, но всю ночь снились ему нежные, мяконькие хрящеватые ребрышки инжигана. Утром на спасительницу народа, перловую кашу в железных банках, смотреть не смог. Почаевал с сухим «Ролотоном» вместо галет, закусил для смазки кусочком копченого сала и, забросив в рюкзак консервированную «шрапнель с мясом» (на всякий случай), отправился обходить свои угодья. По какой-то причине откочевал зверь. Да и, день выдался дюже морозный – шабор за версту слышно, шаг ступил скрип эхом от соседней сопки возвращается. Так что объорали пару раз его чуткие козлы, обругали как хотели на своем гураньем языке, а он их и в глаза не видел, как не видел и свежих следов красного зверя – изюбря или сохатого. Откочевали. Вот уже и солнце на вторую половину перевалило. Ушел далековато, до другого зимовья ближе, на него и утопал. На следующий день выпас по утру на мари козлуху и домой, лицензия то, одна.

Вскоре совпали выходные у друзей-приятелей, есть лицензия на изюбря и на лося. Как же, усидишь тут дома? Да еще сроки подпирают.

Тихой сапой подходили к зимовью. По пути свежие звериные следы пересекли, значит здесь они, где-то рядом. Подходим, а перед нами по поляне заскакал рыжий плут. Шерсть у него желтоватая с красным отливом, тело гибкое длинное, передние лапки чуть короче задних и. кажется, он горбится немного, испуганно прижимая хитрую мордашку к земле. Метнулся, туда-сюда и в двери зимовья шмыг. Попался шельмец. Володя первый заскочил в зимовье – взыграло ретивое, припомнилась обида. Только нет нигде колонка. Под нарами пусто, на нарах пусто, по углам, на матице – нет его. Ушел. Но как? Стой! Где-то заурчал, где-то шарчит? Вот он. У печки дверца приоткрыта, в глуби, в темноте глаза угольками светятся, бусинка носа поблескивает. Закрыл Володя дверку. Схватил полено и по печке. Гул по избе. Ошалел колонок, крутанулся по печке, но один свет в оконце – рванулся в трубу. Немного не дотянул, оборвался, шлепнулся в золу. А Володя второй раз, да по боковине, что бы звонче было. Как снаряд из дула пушки выкинуло зверька из трубы. Черный, обалдевший от гула в ушах, упал он на белоснежную крышу. Потряс оглоушенной головенкой, кувырком скатился на поляну и чертенком, оставляя за собой на снегу грязные кляксы, рванул когти в густой мелкий листвяник. Долго заходились мы хохотом. До слез, до боли в затылке насмеялся в этот вечер Володя – знатно отомстил!