Машина кое-как развернулась на узкой таежной дороге перегороженной свежим завалом. Немного не доехали. Там за перевалом Иркакит. Осень тронула желтизной тайгу. Прекрасное время. Совсем исчез паут, комар только на короткое время высунет свой длинный нос и снова зябко прячется при малейшем дуновении свежего ветерка, легкой тучки на солнышке. Пробираемся с Алешкой буреломом, дорогой по которой в начале лета без труда проехали на «Ниве». Так бывает – не торнадо, обычный штормовой ветер рванет через хребты с океана до Байкала, наломает – наворочает и умчится в монгольские степи. Нет в этом мире ничего вечного. Места, где мы бывали прежде, теперь с трудом мы узнаем. Иркакит туда же, его на картах обозначают то рекой, то ключом. Так оно и есть. Пройдет в горах дождь и бешеная вода выворачивает с корнями деревья, крушит берега, прокладывая себе новые русла, а через несколько дней снова бежит ручейком от плеса до плеса. По плесам жирует ленок, плавится хариус, отдыхают на перелете утки, гуси.

Весна – мачеха, ласково улыбается, но скудна и скупа. Осень – то приголубит, то остудит, но как добрая мать никогда не оставит голодным.

Неторопясь, скатываемся вниз по течению. Незаметно тяжелеют канны. Пара крякашей добавила веса рюкзаку. Если идти все время руслом, то к устью придешь только через сутки, поэтому, там, где можно, спрямляем путь. Иркакит резко убегает вправо, в долину. Петляет километра три моховой марью с редкими кустиками по берегам, и возвращается почти на это же место за березовым колком. Там и почаюем. Двести метров проваливаясь выше колен между валунами, покрытыми густой периной мхов. В закрайке на бугре, с лаем, стая собак гонит молодого оленя. Далековато они забрались от города. Страшный бич для тайги собаки брошенные людьми. Одичавшие, но не боящиеся человека. Не разбежишься по коварному зелено-бурому покрывалу, когда заскочили в березняк, собаки успели задрать олененка и старались урвать каждая свой кусок, скалясь на соседей. Вожаку стаи досталась картечь, ближайших обожгло, ошпарило дробью. Пока мы обдирали олешку, вырезали не тронутые собаками стегошко и лопатку они обижено скулили-подвывали в густом ернике за стеной листвянок. Какая теперь рыбалка? Спина своя, не казенная.

В зимовье на устье было не протолкнуться. Где еще мужикам оттянуться по полной программе как не на утиной охоте. Не беда, что будет выпито и расстреляно бутылок больше, чем добыто уток, зато никто их не считает и не пилит за лишние сто грамм.

Можно было бы пристроиться в углу на полу. Но уподобляться бобику не хотелось, да и погода располагала провести последние теплые часы под чистым небом.

Млеет на углях шашлык из молодой оленины. Чай заварен. Вечернее солнце красит склоны гор всеми теплыми тонами и оттенками. Словно жар от пожара, а не от костра, вея над речной долиной, пригревает спину. Люблю повеселиться – особенно поесть. Эх ! На ароматный дым вдоль берега реки подходят трое. Присаживаются. Один мокрый как лягуха. Искупался. Осеняя вода коварна. Чиста, прозрачна, кажется, что воробью по колено, ступил неосторожно, а там по самые уши. Стрелять уток по большой реке дело азартное, но не прибыльное. Собьешь утку, подхватит ее течением и поминай, как звали. Много птичьих тушек прибивает, выбрасывает на берег уже пропавших. Подранки крутятся по плесам, пока не заморозит стужа, не поскользнется, не заскользит-заелозит по тонкому льду белая поземка, и тогда, неловко ковыляя выйдут они на берег, в закрайки голых ивняков, на потеху колонкам и лисам.

Вот и этот охотничек потянулся за уткой, поскользнулся, кувыркнулся, «искупался в воде ледяной». Сыто поглаживая животы, мы приветили незнакомцев. Неправда, что сытый голодного не понимает. Сытый человек добрый. Пока они чаевали, мы сплавом пустили вдоль струи Иркакита сеть. Урман подхватил, она изогнулась дугой в улове, в котором перемешиваются его воды и воды Иркакита. Пока распускал сеть, пару раз кто-то ощутимо стукнул в нее. Вытаскивать сеть не стали, но предчувствие, что что-то в ней есть, есть и останется до утра, пока не вытащишь сеть. Главное; не напрасно тащил сеть из дому, не напрасно ее распускал.