То помещение, куда попал Климов, когда чуть не задохнулся и не ослеп, и было цехом. Здесь по-прежнему все гремело, дымило, шипело. Теперь он видел, что цех битком набит людьми. Одного не отличить от другого, все в таком же облачении, как и Климов: как здесь найти того, кто всем этим командовал и кто мог определить, что ему делать, Климов не представлял. Сейчас, когда благодаря защитным очкам глаза Климова не слепли от ядовитой взвеси в воздухе, он видел, каких монструозных размеров был этот цех. Само его устройство больше походило на какое-то мифическое животное, переваривающее в своей утробе людей и механизмы. На потолке Климов видел множество труб, из которых в цех валился бесконечным потоком мусор. Здесь было все: и строительный мусор, и бытовой, и пищевой – под каждый отдельная труба. Визжала молотилка, в чью пасть рабочие закидывали твердые отходы. Пыхтели жаром и огнем топки, в которых сгорало что-то еще, но самое интересное творилось у бесчисленных бочек, каких-то баков и цистерн, куда забрасывали органику. Из этих емкостей вырывался тот яд, который пропитывал воздух. Там переваривалось в ядреной химии все, что могло перевариться. Рабочие сливали в пластиковые бочки тягучую жижу, от которой шли ядовитые испарения, заливали из шлангов новую и снова закидывали щедрые порции отходов, успевших навалиться из труб под потолком. Невозможно было представить, что эта круговерть могла остановиться хоть на мгновение. Невозможно было предположить, что это когда-нибудь вообще может закончиться, что о такой работе можно будет сказать, что она, наконец, выполнена. Стоит рабочим замереть на несколько минут, и все, что валится из труб, завалит цех, их самих – заполнит помещение до отказа, разорвет стены и утопит все это здание. Насколько бессмысленной, настолько и важной виделась эта работа Климову, когда он представил такую картину и когда кто-то толкнул его в плечо и крикнул прямо в ухо: «Чего встал? Работы нет? Двигай в девятую зону!» – он без размышлений и без каких-либо сомнений поспешил туда, куда показывал этот человек.

Климов спешил. Ему казалось чрезвычайно важным быть сейчас там – в девятой зоне, где так нуждаются в его труде.

Кто-то сунул Климову лопату, он схватил ее на ходу и решительно двинулся к тому месту, где во всю стену была выведена цифра девять и где копошились рабочие с лопатами в руках, пытаясь справиться с всё увеличивающейся горой мусора.

Климов бросился к мусору, как бросаются в решающую кровавую битву, от которой зависит сама жизнь, и через пять часов все вместе рабочие достигли паритета с поступающими из труб под потолком отходами. Они успевали закидывать в емкости с химией ровно столько, сколько валилось сверху. Сначала Климов обрадовался и принялся махать лопатой еще усерднее, но когда понял, что именно в этом и состоит весь смысл этой работы – держать баланс, радоваться больше было нечему, и он превратился в нечто бездушное, уже ничем не отличающееся от труб, бочек, молотилок и самого этого цеха.

Климов уже не осознавал, сколько прошло времени, и не мог думать ни о чем, кроме того, что стоит ему замереть хоть на мгновение, он уже не сможет ни разу взмахнуть лопатой. Стоит ему присесть, и он уже никогда не поднимется, а если уснет – никогда не проснется. И когда ноги уже не держали, а руки отказывались слушаться, его оглушила сирена. Все дружно побросали лопаты и двинулись к выходу из цеха организованной колонной. Навстречу двигалась такая же безликая колонна людей в респираторах, очках и касках – бригада, сменяющая бригаду Климова. Он все оглядывался назад и буквально страдал от того, что отходы не прекращают валиться, пока новая смена идет на свое рабочее место. Когда они возьмутся за дело, несколько часов будут только махать лопатами для того, чтобы достичь баланса, и вся работа Климова и его смены теперь казалась ничтожной. Он натурально винил себя за то, что не работал усерднее, за то, что все не работали усерднее, ведь тогда, может быть, они смогли бы окончательно раскидать всю эту гору нечистот.