Лифт никак не мог тронуться с места. Сначала в щель между уже почти закрывшимися дверями сунул руку какой-то военный в камуфляже и балаклаве. Когда он вошел в кабину – мощный, суровый, опасный – остальные потеснились, освобождая ему место. Он, в свою очередь, будто стесняясь этой своей брутальности, встал по струнке, стараясь занимать как можно меньше пространства. Никаких знаков отличия на камуфляже не было, только шеврон на рукаве – череп в шляпе-цилиндре и надписи по кругу: «Пока все хорошо, ну и что из этого?» – над черепом и «В мирное время оно ржавеет» – под черепом. Следом за ним еще кто-то не дал дверям закрыться, и еще, и еще. Климов, прижатый к стене, уже не мог разглядеть остальных пассажиров. Все, за исключением мужчин в костюмах и военного, что-то говорили. Кто по телефону, кто друг с другом. В лифте стоял гул, в котором можно было различить только голос девицы в очках:

– Ну, я даже не знаю, ну, такое. В смысле, ты не знаешь? В смысле, пораньше уйдешь? В смысле, может, совсем не пойдешь? В смысле, хватит? В смысле, перезвони? – засыпала она вопросами собеседника по видеосвязи. В кабину вошло еще человека три, и двери наконец закрылись.

Климову стало интересно, что там на одиннадцатом этаже, откуда набилась в кабину эта разношерстная публика. Лифт останавливался на каждом этаже, и на каждом кто-то выходил, но внутрь не зашел ни один новый пассажир. До первого доехал только военный, и Климов вышел вслед за ним. Он не собирался в очередной раз пытаться что-то узнать у охраны или прорываться к выходу через турникеты, ему было интересно, куда пойдет человек в камуфляже. Если пойдет к выходу, размышлял Климов, посмотрю, что будет на посту охраны, станут ли спрашивать пропуск, или он пройдет безо всякого пропуска. Мало ли какое положение занимают военные в этом здании. Но тот сразу свернул направо, Климов поспешил за ним. Охранники у турникетов заметили Климова, но никак не отреагировали. Климов решил, что либо по первому этажу можно свободно перемещаться, либо они подумали, что он не один, а с военным. Через несколько шагов тот остановился у стеклянной прозрачной шахты другого лифта. Шахта вела только вниз, вместо кнопки вызова Климов разглядел замочную скважину. Военный сунул ключ в замок, повернул и вытащил обратно. Двери открылись, он вошел в кабину, Климов тоже собирался было за ним, но военный поднял указательный палец и покачал из стороны в сторону, достал из нагрудного кармана визитку, протянул Климову. Кабина ушла вниз. Климов повертел черную визитку с таким же черепом в цилиндре, как на шевроне у военного, и номером телефона на обратной стороне, и убрал в карман.

Климов огляделся. Увлеченный военным, он не обратил внимания, где находится, и только сейчас услышал гул, какой бывает только в очень большом помещении, когда все возможные звуки смешиваются, и кажется, будто это не множество отдельных звуков, а единый шум, похожий на лесной в ветреную погоду. Здесь, на первом этаже расположились бесконечные магазины с открытыми витринами, кафе, бары и рестораны быстрого питания, оформленные в едином минималистическом стиле. Устроено что-то наподобие зала ожидания со стульями, креслами, даже диванами, длинные столы-стойки и высокие стулья под них. Все это пространство пустовало, за исключением нескольких столов, где, похоже, велись какие-то переговоры, и нескольких рядов в зале ожидания. Зато у ресторанов быстрого питания и магазинов не протолкнуться. На все это монструозное помещение организован только один вход и выход – тот самый, куда безуспешно пытался прорваться Климов через охрану. Вместо окон здесь красовались рекламные дисплеи и щиты. На одном из дисплеев, самом большом, крутился рекламный ролик: «Только сегодня, только в тридцатке – стендап-комик номер один Юрий Гюнтер».