Климов пошел вдоль витрин, судорожно проглотил слюну, проходя мимо одного из ресторанов быстрого питания, и остановился у едва заметной металлической двери, выкрашенной в тот же цвет, что и стена. Климов потянул за ручку, дверь поддалась. Он посмотрел по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ним и, убедившись, что никому не интересен, вошел внутрь.

Шум здесь стоял невообразимый: скрежетало, пищало, молотило, гремело – и все это в облаке то ли пыли, то ли какого-то испарения, пропитанном запахом машинного масла, вонью нечистот и едкой химии. Освещалось помещение мощными прожекторами под потолком, но свет едва мог пробиться сквозь густую взвесь.

– Где спецовка?! Где респиратор?! Где очки? – рявкнул кто-то над самым ухом. Голос звучал так, будто у говорившего на голову было надето ведро или вещал он со дна колодца.

Климов засуетился и зачем-то потрогал лицо, будто проверяя, есть ли действительно на нем респиратор.

– Я… я не знаю, – единственное, что смог ответить Климов.

Он обернулся в ту сторону, откуда на него наорали, но там уже никого не было. Климов закашлялся. Он пытался вдохнуть полной грудью, но легкие не принимали отравленный воздух, Климов стал пятиться обратно к двери.

Кто-то схватил Климова за руку и поволок за собой. Дышать становилось все тяжелее, резь в глазах не позволяла рассмотреть что-либо.

Шум стих, Климов наконец смог нормально вдохнуть. Кто-то сунул ему в руки пластиковую бутылку.

– Промой глаза, – услышал Климов.

Так он и сделал. Стало немного легче, через минуту Климов смог оглядеться.

Помещение походило на раздевалку. Он взглянул на человека, что привел его сюда, и понял, почему у него был такой голос – тот был в черном противогазе, который не снял и здесь.

– Чего шатаемся в рабочее время? – спросил человек в противогазе.

– Я здесь не работаю.

– Конечно, ага, зачем тогда сюда вошел?

– Дверь открыта.

– Что за чушь? Какая дверь?

Климов не знал, что на это ответить.

– Переодевайся и в цех!

Климов чувствовал себя неважно. Он надышался отравленных паров и туго соображал, никаких сил объяснять что-то или сопротивляться у него не было. Он только послушно кивнул, рассчитывая, что объяснится, когда придет в себя, а сейчас планировал пока отсидеться здесь, когда этот, в противогазе, уйдет. Но тот не собирался оставлять Климова в покое и был решительно настроен отправить его в цех.

– Фамилия?

– Климов.

– Я жду, Климов, – он показал пальцем на стоявшие вдоль стен узкие железные шкафчики. – Выбирай любой, где нет фамилии на дверце.

Климов нашел такой. Внутри висела спецовка, на полке лежал респиратор, перчатки, оранжевая пластиковая каска и защитные очки на резинке. Тут же Климов обнаружил высокие ботинки на шнуровке.

Бригадир достал из кармана спецовки маркер и протянул Климову.

– Подпиши шкафчик.

Климов послушно вытянул из информационного кармана на дверце разлинованную карточку, написал свою фамилию и сунул обратно.

– Пять минут времени на все про все, – бригадир убрал маркер обратно в карман и скрылся за дверью.

Климов снял с себя больничное и, пока облачался в спецовку, все пытался понять, почему он сейчас так запросто подчиняется. Ничего не изменилось в сознании Климова. Не появилось новых установок, он не боялся бригадира, что-то другое смиряло его с реальностью. Он решил, что испытывает примерно то же самое, что тот ребенок в коридоре больницы, когда мать поставила его перед выбором. «Должна же как-то моя жизнь здесь уже начаться, хоть с чего-нибудь», – думал Климов. За больницу зацепиться не получилось, все естество Климова сопротивлялось самой концепции того заведения. Здесь же, как ему сейчас виделось, было что-то живое. Там, в палате Постовалова, он чувствовал себя будто заживо погребенным, здесь же хоть какое-то движение. Климов надел респиратор, защитные очки, каску и двинулся в цех в надежде, что сегодня он узнает хоть что-нибудь об устройстве здания, в котором непонятно как оказался.