Соседки, сидя в своих домах, шептались между собой, посматривая в сторону её квартиры: «Ненормальная! Вместо того чтобы замуж выходить, с железками возится». Эти слова до сих пор оставались для неё важнейшей мотивацией, чем любая похвала. Потому что каждая такая фраза – это напоминание о том, что она была на правильном пути. Против всех, против всего.

Валерия уже не была той девочкой, которая пыталась угодить всем. Она была женщиной, решившей стоять за свои мечты. И если мир не принимал её таким, какой она была, она готова была бороться с ним до конца. В этом стоял её бунт. В этом стояла её жизнь.

Она не ушла из кабинета, несмотря на все возражения отца. Она осталась стоять в этом пространстве, полном трудных решений и тяжёлых выборов. В её глазах была решимость, а в руках – мечта, которую она не собиралась отдавать.

Роддом был тих, если не считать привычного шума медицинского оборудования и редких шагов, эхом разносящихся по стерильным коридорам. Но в одном из них, где Валерия Ильинична переживала момент, который должен был стать важным не только для неё, но и для всей семьи, в воздухе витал некий особенный звук. Звук, который был частью её жизни с самого рождения, и который она решила передать своему внуку с самого первого мгновения его существования.

– Вот, внучек, – шептала она, склоняясь над его маленьким тельцем. – Это твоё наследство.

В её руке лежала титановая заклепка от Ту-160 – символ её жизни, символ её труда, её мира, который она выстраивала и совершенствовала годами. Она осторожно вложила её в крохотную ручку мальчика, как бы передавая эстафету, как бы делая этот момент значимым и связующим звеном между её поколением и новым, которое только начинало свой путь. В роддоме не было места для излишних слов, зато была музыка. Это была не музыка любви, не музыка нежности – это были звуки работающего двигателя НК-32.

Запись, с которой она вошла в родзал, воспроизводила тот сам звук, который был для неё одним из самых родных. Этот двигатель был частью её жизни, частью её работы, её истории. Для неё это было не просто шумом или механическим звуком. Это был ритм, который поддерживал её жизнь и жизнь её родных. Так, тихо и уверенно, он был способен переходить от самого малого к самому великому, от теоретических расчётов к реальной, весомой материальной форме.

Когда Гаврила родился, Валерия Ильинична почувствовала, что всё наконец-то стало на свои места. Она была готова передать наследие – не просто инженерное, но и личное. Мальчик в её глазах был не просто продолжением её рода, он был продолжением её пути, её мечты. Она надеялась, что, когда он подрастёт, он примет этот мир так, как она когда-то приняла его, и пойдет по его следам, понимая его логику, его красоту и силу.

Но как это часто бывает, жизнь имеет свои планы.

Прошло несколько лет, и Валерия Ильинична заметила, что мальчик её не слушает. Не интересует его мир металла, не завораживает звук работающих двигателей, не тянет его к чертежам и расчетам. Его манил другой мир, мир, который она не понимала.

Однажды, когда Гаврила было лет двенадцать, он пришёл к ней на дачу с невероятной гордостью в глазах и с ржавым, покрытым зелёной коррозией якорем, который он выкопал из земли в саду. Это был старинный адмиралтейский якорь, датируемый петровской эпохой. Гаврила с восторгом рассказывал, как его нашёл, как скопал его почти целиком, и как сам восстановил, пусть и не идеально, но с любовью и интересом. Для Валерии Ильиничны это было странным и даже пугающим. Она не понимала, как могло его так увлечь то, что было столь далёким от её мира, от её работы, от того, что она считала ценным.