Ехали они так, казалось, целую вечность. Унылая Серая Равнина всё тянулась и тянулась, без конца и без края, однообразная, как заунывная песня осеннего дождя. У некоторых из пассажиров, тех, чья вера была ещё слаба, как тоненький росток, снова начали шевелиться в душе холодные змейки сомнения.

– А может, это всё напрасно? – прошептал кто-то испуганно в задней части автобуса. Голос его был едва слышен, но в гнетущей тишине он прозвучал, как удар грома. – Может, никакой сиреневой полоски и нет вовсе, а нам это только мерещится от усталости и долгого пути? Может, мы просто едем по кругу, как слепые котята, и вот-вот снова увидим ненавистные крыши нашего Города?

– Да полно тебе, не богохульствуй! – строго шикнула на него сидевшая рядом пожилая женщина, поправляя на голове тёмный платок. – Не каркай, говорю! Водитель знает, куда нас везти. Ему, видать, путь этот Самим Богом указан. А ты лучше помолись тихонько, чтобы Господь укрепил нашу немощь и не оставил нас Своей милостью.

Но и в её голосе, несмотря на всю строгость, слышались нотки затаённого беспокойства.

Именно в этот самый момент, когда уныние, как липкий туман, снова начало подкрадываться к сердцам некоторых из путников, готовое вот-вот поглотить их без остатка, автобус плавно, почти не покачнувшись, остановился. Он стоял посреди всё той же бескрайней Серой Равнины, но что-то неуловимо изменилось вокруг. Воздух за окном показался чище, прозрачнее, а сиреневая полоска на горизонте – о, чудо! – стала заметно ближе и ярче, словно кто-то невидимый зажёг там тысячи лампад.

– Привал, православные, – негромко, но как-то особенно значимо произнёс Водитель, с тихим шипением открывая двери автобуса. – Здесь есть то, что может укрепить наши силы и утешить наши души.

Пассажиры с любопытством, смешанным с некоторой опаской, начали выходить из тёплого, уютного салона. Ноги их ступали на сухую, потрескавшуюся, словно от нестерпимой жажды, землю. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась всё та же безжизненная серость. Никаких признаков воды, никакой еды, никакого пристанища.

– А что же здесь может нам пригодиться, добрый человек? – недоумённо спросил Тихон, опасливо озираясь по сторонам, словно ожидая увидеть за каждым холмиком какую-нибудь скрытую опасность. – Здесь же, почитай, и травинки живой не сыщешь.

Водитель улыбнулся своей тихой, всепонимающей улыбкой и указал рукой на небольшой, едва заметный бугорок в нескольких шагах от автобуса. Из-под этого невзрачного на вид холмика, из самого сердца иссохшей, казалось бы, навеки земли, бил маленький-маленький родничок. Вода в нём была настолько чистой, настолько прозрачной, что казалась невидимой, если бы не лёгкое, едва заметное дрожание на её поверхности да тихое, почти неслышное журчание, похожее на ласковый материнский шёпот или на тихую ангельскую песнь.

– Вода? – искренне изумился Филипп Филиппович, подходя ближе и с недоверием разглядывая крошечный источник. – Помилуйте, но откуда здесь взяться воде? По всем, так сказать, геологическим данным и научным выкладкам, в этой пустынной местности не должно быть никаких подземных ключей. Я бы даже сказал, это… это какая-то необъяснимая аномалия!

– Сама жизнь, друг мой, сама вера, само чудо – это всегда великая и непостижимая для холодного ума аномалия для тех, кто привык к безжизненности рассудка и к серости неверия, – так же мягко, но с глубоким внутренним убеждением ответил Водитель. – Эта вода не простая. Она особенная. Она утоляет не только телесную жажду, но и ту, что томит и иссушает душу человеческую. Она способна омыть не только дорожную пыль, но и ту греховную скверну, что накопилась в сердце за долгие годы. Отпейте, не бойтесь. И вы сами всё почувствуете.