Пассажиры замолчали, затаив дыхание. Неизвестность всё ещё немного пугала, но теперь в ней появилась Надежда. Настоящая, почти осязаемая, тёплая и светлая, как тот неземной свет, что наполнял их странный, такой удивительный автобус. Путешествие началось.

Тропинка, едва заметная змеистая лента среди побуревшей, словно от вековой печали, травы, увела их автобус с невидимой дороги в простор, который иначе как Серой Равниной и не назовёшь. Здесь не было ничего, за что мог бы уцепиться взгляд, уставший от однообразия Города Тусклых Фонарей. Ни деревца, ни кустика, ни даже сиротливого валуна, поросшего мхом. Лишь бескрайнее, унылое пространство, серое небо, нависающее так низко, что, казалось, вот-вот придавит своей тяжестью, да та самая, всё ещё далёкая, но уже чуть более явственная полоска на горизонте – нежно-сиреневая, как первый, робкий цветок подснежника, пробившийся сквозь мёртвую листву.

Автобус двигался неспешно, бережно переваливаясь через скрытые под травой кочки и выбоины, словно не желая нарушать сон этой пустынной земли. Пассажиры ощущали каждую неровность пути, но никто не роптал. Все мысли, все взоры были прикованы к окнам, к этому медленно, почти неохотно меняющемуся пейзажу, который был одновременно и пугающе безжизненным, и обнадёживающе, трепетно новым.

Тишина в салоне стала ещё глубже, ещё ощутимее. Но это была уже не та напряжённая тишина тревожного ожидания, а скорее, тишина сосредоточенного внимания, когда душа замирает, прислушиваясь к чему-то важному, что вот-вот должно произойти. Казалось, можно было услышать, как оседает пыль на стёклах, как бьётся сердце у соседа, а может, и как Ангелы невидимые шепчут слова ободрения каждому из этих отважных, но таких ещё слабых путников.

– Как вы думаете, отче… то есть, уважаемый Водитель, – первой нарушила молчание Анна, та самая, что сбежала от вечных семейных распрей. В её голосе, обычно резковатом и немного сварливом, теперь слышались почти детские нотки любопытства и робкой надежды. – Мы скоро прибудем туда, куда вы нас везёте?

Водитель, не оборачиваясь, всё так же внимательно глядя на едва угадывающуюся дорогу, ответил мягко, и в голосе его слышалась не просто уверенность, а какая-то глубокая, незыблемая вера:

– Мы уже в пути, добрая душа, мы уже в пути. А «скоро» ли, «не скоро» ли – то известно лишь Тому, Кто измеряет все пути и все времена. Порой самый короткий, прямой путь оказывается самым долгим и трудным, если сердце человеческое ещё не готово, если оно отягощено земными попечениями и суетными страхами. Главное – не унывать и не терять упования.

Филипп Филиппович снова недовольно засопел. Такие туманные, лишённые конкретики ответы выводили из равновесия его привыкший к точности и ясности ум. «Совершенно ненаучный подход, – пробормотал он себе под нос, но уже не так самоуверенно, как прежде. Что-то в этом простом, но исполненном глубокой мудрости Водителе обезоруживало его обычное желание всё подвергнуть анализу, всё разложить по полочкам и снабдить соответствующими ярлыками.

Алёша не отрывал глаз от сиреневой полоски на горизонте. Она, казалось, становилась всё шире, всё ярче, словно сама двигалась им навстречу, маня, обещая нечто несказанное. Он даже тихонько приложил ладонь к прохладному стеклу, словно пытаясь дотронуться до этого далёкого чуда, ощутить его тепло. Его маленькое, неказистое стёклышко, которое он по-прежнему крепко сжимал в другой руке, вдруг показалось ему таким ненужным, таким тусклым и безжизненным по сравнению с этой живой, настоящей, Богом данной краской, пусть пока ещё и такой далёкой.