– А внутри – что? Самосожжение?

– Внутри – самое трудное. Но и самое нужное.

Она наконец повернулась. Его взгляд был спокойным, почти равнодушным, но в этом спокойствии чувствовался укор, как в холоде стального клинка, приложенного к шее.

– Я не хочу быть частью чьего-то плана, – выдохнула она. Губы пересохли, голос дрогнул на последнем слове. – Но если быть куском оружия – это единственный способ выжить, пусть. Только я выберу, куда ударить.

Он кивнул. Легко. Без улыбки. Он подошёл ближе, и в какой-то момент его рука скользнула вдоль её руки, до самого запястья – будто проверяя, выдержит ли она этот контакт. Пальцы обожгли кожу, оставив ощущение, будто не касались, а оставляли клеймо. Это было не прикосновение – это было утверждение: он знал, что может приблизиться так близко, и она не отступит. Не в этот раз.

– Хорошо. Тогда ударь.

Она не поняла, то ли это был вызов, то ли метафора. Но больше слов не потребовалось. Он шагнул назад, но прежде чем отступить, задержался на долю секунды. Между ними осталось полшага. Достаточно, чтобы почувствовать дыхание друг друга. Паулин уловила лёгкий запах кожи, металла, едва ощутимый, но почему-то цепляющий. Он ушёл, снова оставив её – но не совсем, не полностью. Как всегда. И уже не так.

Паулин долго стояла в одиночестве. Её руки дрожали, но не от страха. От предвкушения. Меч в пальцах казался живым, как будто готов был сам рвануться в бой. Она знала – что-то меняется. Она уже не просто беженка. Не просто солдат. Чтото рождалось в ней, и это было опаснее всего, что она знала до сих пор.

Зал был тёплым, обволакивающим. Воздух пах корицей, ладаном и вином. На стенах мягко колыхались тени от свечей, золотая ткань балдахина сползала с потолка, создавая иллюзию кокона.

Вивьен лежала, полунакрывшись простынёй, её волосы – тщательно расчёсанные служанками – расплывались по подушкам, как пролитое золото. На губах остался след вина, кожа поблёскивала от масел. Она выглядела безупречно. Искусно. Почти неживой.

Король сидел у края постели, налитый бокал в его руке оставался нетронутым. Его взгляд скользил по её телу, но в нём не было желания – только скука, усталость и некое раздражённое безразличие.

– Ты слишком красива, чтобы быть интересной, – сказал он, устало потягивая вино, наконец. – В этом всё твоё проклятие, Вивьен.

Она не ответила. Плавно повернулась на бок, вытянула руку и коснулась его колена. Его тело не дёрнулось. Как статуя. Как будто он был вырезан из воска.

– А ты слишком царственен, чтобы быть живым, – прошептала она.

Он усмехнулся.

– Шион всё ещё заставляет тебя играть в куклу? Или ты сама себе придумала роль?

– А разве есть разница?

Он посмотрел на неё. Долго. Медленно. Потом наклонился и почти поцеловал, но не дотронулся. Его губы зависли в сантиметре от её.

– Если бы ты родилась мужчиной… ты была бы врагом, которого стоило бы уважать.

– А так? – её голос дрогнул.

– А так – ты красивая улитка. С золотым панцирем и пустотой внутри.

Она отвернулась.

Позже, когда он уснул, разметавшись по шёлковым простыням, Вивьен осторожно встала. Тело двигалось грациозно, беззвучно. Она накинула халат и скользнула в гардеробную. Из-под складок платья достала тонкий шёлковый свиток, вложила туда крошечный клочок бумаги – не более фразы – и зашила в подол.

Вернувшись, она ещё минуту смотрела на спящего короля. Его дыхание было тяжёлым, ровным. Он не проснётся.

Она улыбнулась – с тем спокойствием, какое бывает у тех, кто знает: их оружие не меч, а язык. Их сила – в молчании. В повиновении. В сведении к нулю всего живого, пока не останется только маска.