Он бросил взгляд на чашу с тёмной жидкостью – густой, как ртуть. Пламя факелов дрогнуло, словно соглашаясь.

Они не молились и не кланялись. Только подняли руки – на каждой ладони был вырезан одинаковый знак. Когда звуки начали затихать, в зале остался только шорох ткани и пульсирующее биение символов в тени.

Ритуал закончился. Но что-то сдвинулось с места. И уже не остановится.

В ту же ночь Паулин проснулась в холодном поту, хотя так и не успела заснуть. Ладонь судорожно сжала край простыни, тело трясла мелкая дрожь. Где-то в груди отзывался чужой голос – рваный, как заклинание.

В животе сжалось от боли. Горло пересохло, и, не удержавшись, она согнулась – изо рта с хрипом вырвалось нечто: черноватая слизь с каплями крови. Пальцы вцепились в край умывальника.

Одна мысль пронзила сознание, как лезвие: Люси. Где ты?

Её младшая сестра – хрупкая, вечно болеющая – внезапно исчезла, что и заставило Паулин решиться на побег. Поговаривали, что Альвескарды забрали девочку, подозревая в ней сосуд из древнего пророчества.

Для большинства это были легенды – страшилки из пыльных летописей. Но в кругах избранных знали: пророчество живо.

У Паулин не было никакой очевидной силы. Ни знаков, ни видений, ни голосов – только постоянное ощущение чуждости внутри самой себя. Временами казалось, что мир наблюдает за ней, словно ожидая чего-то.

Слёзы жгли глаза, но не падали. Ей не дали на это права. Решение было принято кемто другим, но последствия принадлежали ей.

Утром Лирхт уже ждал её у входа. Он не поздоровался, только бросил изучающий взгляд.

– Ты идёшь медленно, – заметил он.

– Я не просыпаюсь с командным духом, – отозвалась она.

– Сегодня смена программы. Работа с оружием ближнего боя. Если справишься – следующая неделя будет интересной.

– А если не справлюсь?

– Не заметишь, как потеряешь интерес к провалам.

На плацу их уже ждали инструкторы. В стороне стояла Ингрид – та самая, чьи глаза были слишком внимательными, чьё молчание таило угрозу.

Что-то в Паулин просыпалось. Оно не спрашивало разрешения. Приходило само – тяжёлое, как жажда, как голод.

С каждым днём Ингрид смотрела на неё всё пристальнее. В её взгляде больше не было равнодушия – только ядовитый интерес.

– Думаешь, если командир тебя не ломает, ты стала особенной? – бросила она однажды. – Здесь не любят чужих, особенно тех, кто слишком старается.

– Тогда постарайся не попадаться мне под руку, – ответила Паулин. – Иначе это будет не спарринг.

– Посмотрим.

На следующей тренировке Лирхт не вмешался до последнего. Только когда Ингрид упала, тяжело дыша, а Паулин едва не вонзила кулак в её горло, он медленно подошёл:

– Ты учишься. Но если начнёшь наслаждаться этим – потеряешься.

Он ушёл первым. Паулин осталась стоять, чувствуя внутри злое, тихое и тёплое удовлетворение.

Той же ночью, когда сон не приходил, она вышла наружу. Воздух пах металлом и углём. У тренировочной площадки стоял Лирхт, проверяя оружие.

– Твоя ярость бьёт сильнее, чем я ожидал, – сказал он, не оборачиваясь.

– Я справляюсь.

Он посмотрел на неё внимательно, словно взвешивая не её силу, а место в чужом плане.

– Помни: ты здесь не из-за себя. Тебе дали шанс быть полезной. Не испорть его.

– Я не стану разменной монетой, – произнесла она твёрже, чем ожидала.

– Тогда докажи, что не ею родилась.

– А если окажется, что я не то, чего вы ждали?

Он посмотрел прямо в глаза:

– Тогда ты станешь кем-то другим. И мне придётся решить, что с тобой делать.

– Посмотрим, кто кого переделает.

Он убрал оружие и прошёл мимо, слегка коснувшись её плеча. Но Паулин ещё долго стояла одна, чувствуя, как внутри что-то меняется.