У кареты уже ждал Лирхт, скрестив руки на груди.

– Собралась наконец? – В голосе звенело нетерпение.

– Это платье…

– Не твоё, – оборвал он. – Но сегодня тебе нужно быть кем-то другим. Либо играй, либо возвращайся в казарму.

Он взялся за дверцу кареты, но остановился:

– И держись подальше от взгляда Шион. Я не собираюсь вытаскивать тебя, если она тебя узнает.

Паулин почувствовала, как слова ударили в самое сердце. Шион Бернсайд искала её – это было очевидно. Руки сжались в кулаки. Ощущение того, что она всего лишь пешка в чужой игре, въелось в душу.

Зал дворца сиял золотом люстр и отблесками драгоценностей. Повсюду – шелест дорогих тканей, звон бокалов, приглушённый смех. Под тонким слоем вежливости скрывался холод, знакомый всем, кто знал природу власти.

Паулин шла рядом с Лирхтом, чувствуя, как с каждым шагом нарастает невидимая грань между ними и остальными гостями. Она была здесь чужой – в чужом теле, чужом платье, с кожей, словно натянутой под панцирем выучки.

– Просто следуй за мной, – тихо сказал Лирхт.

Сердце билось где-то в горле. Она не знала, будет ли здесь Шион, узнает ли её кто-то ещё. Каждый взгляд, скользящий мимо, казался ударом по прошлому, памяти, настоящему.

Внезапно музыка сменилась – более торжественная, возвещающая о прибытии важной особы. Паулин едва успела выровнять дыхание, как её взгляд зацепился за фигуру, приближающуюся по широкой лестнице.

Шион.

Гордая, величественная, с позолоченным посохом и лицом, застывшим в ледяной маске. Каждый её шаг был напоминанием о власти, не нуждающейся в словах.

Паулин инстинктивно опустила голову, пряча лицо под тонкой вуалью. Взгляд Шион скользнул по ней – и остановился. На миг. На вдох. На вечность.

– Пойдём, – тихо сказал Лирхт, его рука коснулась её локтя.

Но прежде чем Шион отвернулась, её глаза задержались на Паулин чуть дольше необходимого. Без вражды. Без явного узнавания. Но в них было нечто, от чего кожу на затылке пронзил холод.

Перед уходом они остановились у стены, где висело старинное гобеленовое изображение четырёх знамён – четырёх домов.

– Они правда думают, что цвет ткани определяет судьбу? – тихо спросила Паулин.

– Людям нужно во что-то верить, – ответил Лирхт. – Даже если это просто краска.

– А вы? Во что верите?

Он усмехнулся:

– В то, что ты ещё не разочаровала меня. Это уже редкость.

Они вышли в ночь, полную звёзд. И ни один из них не обернулся.

Во дворце

Вивьен сидела на краю кушетки из слоновой кости, разглядывая свои безупречно ухоженные руки. Слуги заботливо расчесали её волосы, одели в прозрачное платье цвета ртути, налили терпкого вина. Всё вокруг источало утончённость – орхидеи в хрустальных вазах, тонкий аромат ладана, мелодичный звон серебра.

Но в глазах девушки не было восторга. Только усталость, пронизывающая до костей. – Леди Бернсайд, как вы себя чувствуете? – мягко спросила служанка.

– Как птица в золотой клетке, – не поднимая взгляда, ответила Вивьен. – Клетке, у которой нет даже щели для воздуха.

В комнату вошла Шион – высокая, внушительная, с волосами, убранными в строгую причёску, и взглядом острым, как лезвие.

– Ты выглядишь… достойно, – оценивающе произнесла она. – Хотя твой поступок до сих пор остаётся загадкой.

– Бегство? Или возвращение?

– Оба. Но твоя кровь всё ещё многое значит. Не позорь дом.

– А Паулин? – внезапно спросила Вивьен, пристально глядя на Шион. – Ты её ищешь.

– Я ищу знамя, – холодно отрезала та. – А не тех, кто с ним сбежал.

– Знаешь, ты всё ещё говоришь, как будто Паулин не была нашей.

– Она была нашей, – тихо ответила Шион. – Пока не стала их.