– Ты только что подписал себе войну, Лирхт Альвескард.

– Я бы сказал – я снял перчатки.

Он сделал паузу, отложил чашку, сцепил пальцы. Взгляд его стал колким, почти ленивым, но в этой лености таился вызов.

– Ах да, совсем забыл. – Голос его обрёл лёгкий насмешливый оттенок. – Раз уж ты пришла сама, Шион… Можешь передать остальным: свадьба состоится в срок. Паулин выбрала. – Он улыбнулся уголком губ.

Он встал, подошёл к столику и достал вторую карточку – запечатлённое приглашение.

– Вот. Официально. Можешь считать это последним жестом дипломатии. Для тебя – персональное место. Рядом с музыкой и видом на сцену. Чтобы ты не только услышала, как она скажет "да", но и увидела, кто поставил точку в этой игре.

Шион развернулась, но не сразу ушла. На мгновение задержалась в дверях, её глаза скользнули по лицу Лирхт, точно высекая невидимую черту. В её взгляде не было слабости – только ледяное разочарование, облечённое в достоинство. Затем она шагнула прочь, спина прямая, шаги точные, словно каждый из них звучал обещанием. Холод в осанке, буря в глазах – и тишина, которая осталась после неё, казалась зловещей затишьем перед грозой.

Свет в кабинете был мягким, приглушённым, словно день сам стыдился за свою яркость. Тяжёлые портьеры приглушали солнечный свет, а на столе перед Лирхт лежали неразобранные документы. Паулин стояла напротив, не двигаясь, скрестив руки на груди, будто собиралась с духом.

– Я хотела попросить кое-что, – начала она.

Лирхт не оторвал взгляда от бумаг:

– Уже поздно отказываться от платья. Его шили под заказ.

– Это не о платье. – Паулин вздохнула, делая шаг ближе. – Это о Люси. Моя сестра. Я хочу… Я хочу, чтобы вы её вернули. Если она у вас. Если всё это время она была у вас.

Тишина затянулась. Лирхт медленно поднял взгляд. Его лицо было всё тем же: собранным, непроницаемым. Но глаза сузились. – Ты просишь вернуть тебе Люси? Как подарок?

– Да. – Она смотрела прямо. – Я не прошу войну. Я не прошу отменить всё. Просто…

если она здесь, если она в живых, если вы знаете, где она – я хочу, чтобы она вернулась домой. В Ленц. В семью.

– Ты уверена, что это то, чего ты хочешь? – произнёс он тихо.

– Я не могу выйти за тебя, зная, что моя сестра пропала, и никто даже не попытался её вернуть. Ты говоришь, что теперь я часть Альвескардов. Тогда докажи это. Верни мне Люси.

Лирхт откинулся на спинку кресла. Его губы чуть скривились в насмешке, но в глазах вспыхнуло что-то другое – раздражение, словно она коснулась чего-то, что не должна была трогать.

– Если бы я знал, что женитьба так обострит в тебе сентиментальность, я бы подождал ещё пару лет.

– А если бы я знала, что тебе настолько плевать на людей, которых я люблю, я бы не ждала вообще, – парировала она.

Они замолчали. Нити напряжения натянулись между ними. И всё же – он встал. Медленно, с ленивой угрозой.

– Хорошо. Я проверю. Но если ты думаешь, что я по первому слову отпускаю тех, кого держу – ты плохо меня знаешь.

Паулин не ответила. Только посмотрела прямо в глаза. И в этот момент – впервые за долгое время – Лирхт отвёл взгляд первым.

Комната была тиха, как забытая гробница. Бархатные портьеры глушили звуки, свечи дрожали в бронзовых канделябрах, отбрасывая на стены колеблющиеся тени. Всё вокруг Паулин будто принадлежало чужой жизни – подушки, запах мирры, зеркала, вылезающие из золочёных рам, словно пытались поймать её и воссоздать прежнюю. Но отражение не поддавалось.

На коленях лежал свиток – пергамент серой бумаги, без гербов, печатей и излишеств. Только строчка, вырезанная, как лезвием: