– Паулин была избрана, – проговорила она в какой-то момент, не заметив, как голос стал чуть выше. – Но не понимала. И Лирхт использовал её. Вы все использовали её. Люси – это ошибка. Вы это знали с самого начала. Шион ждёт, когда ослабнете.

Готье замер. Улыбка исчезла.

– Что ты сказала?

Вивьен моргнула. Губы её дрожали. Пальцы сжали край стола.

– Я… я не…

Но уже было поздно.

Через несколько мгновений слуги появились по обе стороны. Один из них – с веревками. Другой – с повязкой.

– Простите, леди, – голос Готье стал холодным. – Правда – как зелье. Слишком крепкая, если выпита без дозировки.

Её увели. Никаких криков. Только шорох платья по камню.

Ночь в казарме была слишком тиха. Паулин лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как её собственное дыхание становится тяжёлым, чужим. Внутри будто шевелилось что-то, извивалось, как личинки под кожей. Снова. Эти обрывки – не сны, не воспоминания, не бред. Кровь. Крики. Два голоса – один зовущий, другой шепчущий.

Она села резко. Рука скользнула по животу – и остановилась, будто что-то внутри отвечало.

– Я не должна, – прошептала она. – Я не должна чувствовать это. Я не должна быть такой…

Но внутри не было стыда. Было… чувство. Слишком живое, чтобы отрицать. Она вспомнила взгляд Лирхт, его слова, когда он смотрел на неё сверху вниз, будто проверяя, способна ли она выдержать.

И она встала.

В коридоре пахло гарью и металлом. Она шла босиком, в тонкой рубашке, волосы спутались, как трава после дождя. В голове пульсировал ритм – не сердца, а чего-то глубже. Крови, что теперь текла иначе.

Кабинет Лирхт был освещён лишь свечой. Он стоял у стола, перебирая бумаги, когда дверь без стука распахнулась.

Паулин вошла. На её лице было что-то новое – почти покорность, но с трещиной. Она не знала, что сказать. Не знала, зачем пришла. Только знала – быть одной сейчас невыносимо.

Лирхт поднял взгляд.

– Знаешь, – сказал он спокойно, – у меня есть для тебя подарок.

Паулин застыла. Он подошёл, взял её за локоть – не грубо, но твёрдо, и повёл за собой. Низкий, глухой коридор. Спуск. Подвальное помещение, где пахло сыростью и металлом.

В центре комнаты – фигура. Привязанная к стулу. Избитая. Её волосы сбились в колтуны, а глаза были полны отчаяния.

– Вивьен? – выдохнула Паулин, отступая на шаг.

Лирхт подошёл ближе, прислонился к стене.

– Вот она. Твоя старая подруга. Шпионка. Лгунья. Та, из-за которой ты почти умерла в лесу.

Он посмотрел на Паулин и усмехнулся:

– Хочешь извиниться передо мной? Сделай с ней что-нибудь. Хоть что-нибудь. Мне даже не нужно крови. Только выбор.

Паулин застыла. Руки дрожали. Внутри – ураган.

Она не могла дышать. Вивьен смотрела на неё. Не с мольбой. С отрешённостью.

– Так ты теперь на их стороне, Паулин? – еле слышно прошептала она. – Или всегда была?

Паулин повернулась к Лирхту. Глаза её горели. Но не от злости – от боли. Слишком многослойной, чтобы выговорить. И в этой боли – зарождалось что-то новое.

Подвалы крепости были древними. Построены ещё до великого раскола, они помнили и пытки, и алхимию, и те молитвы, что шептали на мёртвом языке. Пыточные механизмы были как живые. На стене – огромный винтовой пресс, способный медленно дробить суставы. В углу – стальной обруч с иглами, сжимающийся при каждом движении жертвы. Висячая клетка, покрытая зазубренными кольцами, в которой человек оставался живым, но терял лицо. На столе – длинные иглы, шипованные ножи, зажимы, разогретые до красна. Стул с прорезями и фиксирующими ремнями – чтобы резать, не убивая сразу. Ведро с углями. И в нём – плоские щипцы.