Скажем, в «Госкомстате СССР» на американских статистических ежегодниках стоял гриф ДСП. Зачем? Чтобы данные оттуда нельзя было использовать для подготовки публикаций в открытой печати. Такой же гриф стоял на всех остальных издаваемых материалах «Госкомстата», «Госкомгидромета», «Минздрава», и т. д. Это означало, что ни одна цифра, ни один факт из этих сборников, ежегодников и прочих материалов не могли появиться в открытой печати. За этим следили «уважаемые» люди, сидевшие в каждом издательстве в комнатах с решетками на окнах и дверях, и называвшиеся цензорами.

В 1981 г., когда на четвёртом курсе института я писал курсовую работу на тему «Современное состояние атомной энергетики и её влияние на окружающую среду» (Ларин, 1982), мне впервые пришлось столкнуться с практически полным отсутствием данных по атомной проблеме в СССР. Тогда меня ещё удивляло, почему наши ведущие специалисты рассматривают достоинства атомной энергетики на зарубежных примерах. Только после Чернобыльской катастрофы (и то не сразу) научные журналисты и независимые эксперты буквально вырвали у цензуры право публиковать в открытой печати статьи о реальном состоянии дел в атомной промышленности нашей страны.

Даже сейчас, в 2000 г. видя на книге «Ядерная энергетика – проблемы и перспективы. Экспертная оценка», опубликованной в 1989 г. штамп «для служебного пользования», я задаю себе чисто советский вопрос: а могу ли я использовать приведенные там данные для подготовки открытой публикации в 2000 году? Формально, меня в любой момент могут обвинить в разглашении государственных тайн – ведь другой, разрешительный штамп на книге не стоит. Пожалуй, я не буду брать из неё данные… Тем более, что все эти «проблемы и перспективы» показывают лишь недальновидность подготовивших эту книгу специалистов.

Любая статья в научно-популярном журнале прежде чем попасть к цензору, должна была пройти экспертизу и получить заключение – «акт экспертизы». В том акте обязательно указывалось, что материал не содержит сведений, включенных в перечень тем, составляющих предмет государственной тайны. Это должно было облегчить работу цензору. Кроме того, каждая статья направлялась на рецензию какому-нибудь известному специалисту (в крайнем случае – доктору наук, чаще – действительному члену Академии наук).

С публикацией фотографий было ещё сложнее. Только нейтральные пейзажи без подписи редактор мог опубликовать, не запрашивая специального разрешения. Любые промышленные объекты и съемки с точки, «расположенной выше пятого этажа», требовали разрешения военной цензуры. Когда мне, в качестве иллюстрации, надо было опубликовать снимок заполярной тундры, сделанный с вертолета – пришлось за разрешением обращаться в военную цензуру. Что уж говорить о фотографиях московских реакторов, сделанных из окна собственного дома.

Именно этим можно объяснить тот факт, что на заре «эпохи гласности» появлялись толстые книги по экологическим проблемам бывшего СССР, написанные исключительно на основе газетных публикаций. А в газетах той поры преимущественно публиковались слухи и домыслы. Хотя запреты на публикацию экологических материалов были уже сняты, но источники достоверной информации никто открывать не торопился. Формально, сейчас вся информация экологического характера может публиковаться открыто. Но журналистов, знающих, где можно найти достоверную информацию по интересующей теме, до сих пор слишком мало. А случаи судебного преследования экологических журналистов вселяют подозрение о вероятном возврате цензурных ограничений