Лит удобно устроился на лавке за столом и, подвинув к себе пустую глиняную чашку, принялся катать ее пальцами по столу, ожидая хозяина с обещанным.

– Так о чем не сейчас разговор? – спросил Выха, не решаясь последовать примеру брата и присесть без приглашения к столу.

Лит покосился на младшего:

– Верно подметил – не сейчас разговор.

– Илосима! Илосима, позови Галира с Илой! Пусть помогут.

Хриплый возглас коваля заставил дрогнуть от неожиданности обоих братьев.

Разложенные на столе мечи тускло поблескивали в свете, отбрасываемом языками пламени в очаге. Лит примерялся чуть ли не к каждому из клинков, пока коваль пересчитывал и взвешивал в руке содержимое кошелька кочевников. Выха же не спускал глаз с одного меча – сразу он ему приглянулся среди всех, со змейкой на рукоятке. Хоть и лежал тот меч заваленный всем остальным оружием.

– Ладно, Лаят. В кошельке было даже больше, чем надо, дай волокушу какую-нибудь и помоги погрузить это все, – пристально смотря на коваля, сказал Лит, пока тот пробовал золотой слиток на зуб, – пора нам.

– Так куда вам столько? – с прищуром спросил Лаят-коваль.

– Дорога у нас дальняя. Пригодятся, – ответил, перебив Лита, Выха.

Лит перевел взгляд на брата и одобрительно кивнул.

– Ваше дело. Галир! – рявкнул в пустоту дверного проема коваль, – выноси на двор все, к повозке.

5

Возница звякала на каждом валуне, пока братья упря́жившись, волокли ее к берегу Ирги.

– Ты так и не ответил, Лит. Куда нам столько? – сбивая дыхание, не унимался Выха, пытаясь выведать у брата новую тайну.

– За море мы будем уходить, – спокойно ответил Лит, – а там… неизвестно, что ждет нас.

– За море? Это к Островам?

– Да, – хмуро ответил Лит.

Дальше приставать с расспросами Выхе не хотелось. Представлялось ему когда-то, что сам он поведет всех в походы к дальним берегам и чужим странам, а когда узнал, что грезы его сбылись и увидит он страны чужие, не до радости стало – не ждут их там, раз мечи понадобятся.

…

– Илосима! Илосима, принеси светильник! – раздавался на все жилище хриплый голос Лаята-коваля.

Илосима, жена коваля, мать его двух сыновей продолжала стирать свои передники, делая вид, что не слышит. Это чаще помогало – Лаят сам найдет то, что ему надо быстрей, чем приходить по каждому его зову и искать за него то, что он сам по своей короткой памяти положил неизвестно куда.

– Илосима! Ты оглохла!? Помоги – говорят!

Нахмурив брови и сжав губы в полоску, Илосима распрямилась, бросив работу и подбоченившись. Даже зажмурилась.

– Порты́ и те бы без меня потерял, – пробубнила себе под нос женщина,– как только я…

Ополоснув руки в ушате с бельем и на ходу вытирая их о подол длинного суконного платья, Илосима направилась к темному дверному проему, из которого раздавался голос ее мужа.

– Потерял что, Лаят? – стоя у входа в хранилище изделий коваля и разжигая светильник, стоявший на полке неподалеку, загодя принесенной лучиной, спросила Илосима, не обращая внимания на его суетливую возню.

– Светильник неси, говорю! Найти надо… не уж отдал я его? Быть не может, – бубнил себе под нос коваль.

– Что? Что отдал? О чем ты? – безучастно спросила женщина, входя в полумрак хранилища с горящим светильником в руке.

– Дай сюда, – суетливо выдернув светильник из рук жены, рявкнул Лаят, – то отдал. Его отдал…

Коваль продолжал шарить по ящикам и полкам и не заметил, как жена подошла и, встала у него за спиной, упершись руками в бока.

– Ты найдешь его, слышишь,– голос жены звучал, как звон кузнечного молота.

Тяжелый, суровый. И, казалось, что теперь кто-то другая стоит с ним рядом, а не та, что только что возилась со стиркой. Черные брови сдвинулись к переносице в одну полоску, взгляд карих глаз обжег Лаята, когда тот повернулся, почувствовав на своем плече ладонь жены.