– Дать надо.

– Берут плохо…

– Много или боятся?

– И много, и боятся.

– А тут, сынок, жадничать нельзя. Сколько скажут, столько надо и дать. Богатые люди – особые люди, папа!

Крымов вышел из раздевалки в бассейн, глубоко вдохнул и нырнул.

Позже, уже у себя в номере, Крымов внимательно разглядывал фотографии, переданные ему Аркадием. Потом он зажег спичку и фотографии сжег. Потом разделся до трусов и встал на голову. Тут пришла Алика с красной железной трубой под мышкой.

– Привет! – сказала Алика.

– Здоро´во! – отвечал Крымов, не вставая с головы на ноги. – Что это у тебя?

– Подарок, коммуникейшен тьюб. Моднейшая вещь.

– Коммуникейшен чего?.. Не понял, – заинтересовался Крымов, кувырнулся и сел на стул.

– Коммуникативная труба, – пояснила Алика, – допустим, ты мне хочешь сообщить что-нибудь интимное…

Алика протянула ему конец трубы, а другой конец приставила себе к уху.

– Приводим трубу в «позишен намбо ван».

– Приводим, – довольно быстро освоился Крымов.

– Ты говори туда, я ухом сюда.

– Ну, давай!

– Так ты говори!

– Между прочим, – охотно сказал Крымов в трубу, – завтра три года как мы познакомились. Можно отметить, но нужно, чтобы было все как полагается. Знакомые с твоей стороны, с моей… Ну, с моей будут Альберт с Зоей. А ты кого позовешь?..

Алика сразу не ответила.

В нижней каюте морского трамвайчика – маленького, но юркого пароходика – музыканты тянули огромное, найденное там же, алое полотнище.

– Ребята, там наверху вроде снег опять пошел, – сказал негр Витя, просовывая голову в только что проделанную дырку в полотнище.

– Я что-то не врубаюсь, – засомневался Тимур, – на фиг нам вообще все это нужно?

– А дядька этот золотой нам денежку башляет? – спросил Густав.

– Башлять-то он башляет, жаль только, что наш Бананан ему все сдачу сует…

– А давайте мы в эту тряпку целиком завернемся, – предложил скрипач, – а то мы там наверху действительно все околеем…

Алика и Крымов, как маленькие, целовались в каком-то укромном месте у железной лестницы, ведущей на верхнюю палубу. Было видно, что над морем действительно идет снег. Пароходик потихоньку чапал вдоль берега, а потом свернул в глубь серого, безлюдного, зимнего Черного моря.

– Пойдем наверх, – прошептала Крымову Алика, – а то неудобно…

Алика стала подниматься по лестнице наверх, а Крымов задержался, вошел в пустынную каюту. В углу каюты его одиноко ожидал Альберт. Он протянул Крымову пачку фотографий, сделанных им в Ботаническом саду. Крымов поглядел фото:

– Ну что ж, ты, Альберт, не потерял форму. Мне это очень важно было знать.

– А что вы насчет меня решили? – униженно поинтересовался Альберт.

– Я говорил с Аркадием. А он говорит, что ничего тут нельзя поделать, Альберт. Если ты не сможешь вернуть ему долг, то придется помогать нам. Я понимаю и сочувствую тебе, но если тебе так легче, то представь, что ты делаешь это не ради оплаты долга, а из личного расположения ко мне. Ради нашей дружбы. И начнем мы с контрабаса, Альберт. Ты понимаешь, мне в конечном итоге нужна не какая-то там скрипка, а именно ты, понимаешь, именно ты…

– Андрей, это жестоко, – совсем тихо и безнадежно пробормотал Альберт.

– А что тут поделаешь? – вздохнул Крымов. – Жизнь жестока. И не унижайся, Альберт, все равно ничего не изменишь. Это только испортит наши личные отношения.

– Личные отношения? – переспросил Альберт, а Крымов, ничего не ответив, ушел наверх. Альберт глядел ему вслед, а потом повернулся и побрел в другую сторону от лестницы на корму парохода. Там он сел на скамеечку и вскоре услышал, как наверху у рубки на верхней палубе начали играть музыканты. А потом запели. И Альберт узнал голос Бананана: