Искоса я наблюдал за тем, как менялось выражение шагавшего рядом Лонгвея. Он и хмурился, и поджимал губы, и смотрел недоверчиво и почти обиженно.

– Хочешь сказать, архивы Золотого города лживы? – Лонгвей опередил меня на несколько шагов и пытливо смотрел в лицо.

Я поднял палец и покачал им из стороны в сторону:

– Могут быть не совсем точными. Вспомни себя: сколько раз ты искажал правду, чтобы избежать наказания или осуждения. Думаешь, такие желания проходят с возрастом, и те же цензоры утрачивают способность приукрасить историю?

Несколько мгновений Лонгвей сверлил меня недовольным взглядом, после чего по-детски фыркнул и закатил глаза. Ответа не требовалось. Как его самый постоянный спутник в Золотом городе – если не считать тайной стражи – я прекрасно знал о его привычке отпираться до последнего. Например, уронив прямо на глазах мастера каллиграфии Шэня чернильницу, Лонгвей сразу же заявил «Это не я» и только потом осознал, насколько это нелепо. Зато мастер Шэнь долго пытался осознать, как можно быть столь наглым. Лонгвей же торопливо попрощался и сбежал, и потом, когда мы вдвоём вручную оттирали пол в классе, сам не мог сказать, зачем оправдывался, ведь в наказание за разлитые чернила он бы просто убрал их магией, а из-за лжи мастеру пришлось возиться с тряпками и ведром.

И всё же Лонгвей ответил:

– Не думаю, что отец позволил бы откровенно лгать в императорских хрониках.

Я почувствовал, как искривилась моя привычная улыбка: в императорских хрониках мой отец героически погиб от рук мятежников. И это – ложь. Снова нестерпимо захотелось оспорить слова Лонгвея, доказать его неправоту, ответить резкостью. Это желание отдавалось зудом на кончике языка, заставляло сердце стучать быстрее, прерывисто, нервно. Я почти забыл это яркое чувство, почти забыл, каково это, когда правда рвётся из тебя. Словно вернулся на десять лет назад и снова привыкаю к лживости Золотого города.

Почему бы не сказать правду? Император может не очнуться, и тогда…

Лонгвей остановился так резко, что я прошёл несколько шагов вперёд, прежде чем развернулся и проследил за его насторожённым взглядом в глубину парка, где между деревьями торчала живописная каменная глыба, по боку которой стекала вода, образовывая маленький пруд. Там собрались девушки. Я сразу подумал, что они направляются в клуб Поиска и может даже караулили меня. Во избежание «случайных» встреч с теми, кто пришёл в клуб из-за меня, мы с Лонгвеем пробирались на место по неухоженной парковой дорожке. Первым порывом было уйти, пока меня не заметили. Но меня что-то останавливало. Какая-то неправильность.

Ещё мгновение, и я сообразил: шесть девушек, словно хищницы, полукругом обступили ещё одну девушку. Та прижимала к груди книгу, втянула голову в плечи, но отступать ей было некуда – она и так замерла в шаге от водоёма под каменной глыбой.

Узнавание вспыхнуло мгновенно: та пугливая незнакомка. За эту декаду я по несколько раз в день собирался узнать её имя, но каждый раз вспоминал заявление «Я не хочу общаться с тобой» и отказывался от этой идеи. Вспомнил и сейчас. Глухое раздражение отдалось в груди: я просто хотел ей помочь, искренне и от всего сердца, а она…

Не оценила, ну и что – так подумал я, уже делая шаг с дорожки. Я узнавал и других девушек – мелкие аристократки, постоянно пытавшиеся привлечь моё внимание. Лонгвей скользил рядом. Мы с безмолвной целеустремлённостью проносились между деревьев – и совершенно беззвучно.

– …ещё раз повторяю: не приходи в клуб Поиска! – донёсся девичий голос. – Он для избранных. Тебе там не место.