Некоторое время я сидел, совершенно растерянный: можно ли считать его слова обещанием некоей придворной партии спустить меня с поводка? Есть ли у него полномочия это обещать? Кто за ним стоит? Зачем им оставлять меня при Лонгвее, если они меня в чём-то подозревают? Конечно, я единственный, кого он считал своим другом, и это давало определённое моральное влияние, но…

Мои плечи поникли, с губ сорвался смешок. Потерев переносицу, я засмеялся: только что тайный стражник намекнул, что они знают о моих недобрых намерениях, мне предложили свободу, которую я так хотел. А я ощущал сильнейшее разочарование, словно по сердцу когтями скребли, потому что… я ведь правда надеялся встретиться с теми, кто знал моего отца.

И теперь эта надежда была разбита: меня выманил Хвост, хоть я и не понимал, зачем такие сложности, когда можно было поговорить в гостинице.

9. 9: Лада

Тримас осторожно коснулся моего локтя и чуть потянул в сторону кареты. Он уже просил меня идти, повторил приглашение жестом и теперь коснулся. Я не тряслась и даже почти могла дышать, но… тошно. Мне было невыносимо тошно.

Домой. Я хотела вернуться.

Я была настолько поглощена паникой и отвращением, что не заметила, что произошло. Вдруг дёрнулся Тримас. Рявкнул женский голос:

– Что уставился? Глаза лишние?

Имперка стояла, сжимая эфес шпаги. Нахмуренные брови, дикие раскосые глаза, подрагивающая верхняя губа и блик солнца на щеке. Тримас побледнел, но в целом сохранял спокойствие.

Остальные полицейские имперцами не были, но они просто отворачивались. Я растерянно смотрела на Тримаса и имперку, не понимая сути их конфликта. Радуясь тому, что не впала в панику от её крика.

Молчание давило, нагнетало напряжение в воздухе.

– Мы прошли досмотр, – тихо произнёс Тримас. – Можно нам…

– Я спрашиваю, – почти рычала имперка, – почему ты на меня уставился так дерзко? Что-то задумал?

В ней кипел непонятный гнев. Я ведь ей не возражала, пусть до полного досмотра мы не дошли. Из-за чего она взбесилась? Почему донимала Тримаса?

На его висках проступили капельки пота. Он боялся!

– Зачем вы это делаете? – спросила у имперки.

Она медленно повернулась ко мне. Ноздри её раздулись. Взгляд… я знала эту дикую жестокость. Тогда, во время беспорядков, бунтовщики смотрели на нас с такой же ненавистью. «Трусливое стадо, безропотно принявшее власть императора», – назвали нас они, прежде чем начать бойню, которая отвлекала силы правопорядка от противодействия захвату инфраструктуры города.

Имперка тоже устроит резню…

– Сюэ! – послышалось со стороны.

Имперка вздрогнула и убрала руку с эфеса. Практически вытянулась по стойке смирно. К нам приближался полицейский с серебряным рантом на безрукавой форменной накидке. По званию – старший из присутствующих полицейских. Тоже имперец. Тримас снова потянул меня за локоть.

Остальные полицейские как-то внезапно рассосались. Я двинулась к карете. Тримас вёл меня под руку. Дикое напряжение нервов отпускало, вместо него пришла дурная слабость.

Едва мы оказались в сумраке кареты, я закрыла лицо руками и прошептала:

– Мы возвращаемся домой.

Севший напротив Тримас молчал.

– Я не смогу этого сделать, – пояснила глухо, но…

В глубине души чувствовала: это мне по силам. Просто страшно, просто обидно, а слабость нашёптывала: «Само всё решится».

Мама и папа продолжили бы свой путь. Они бы не испугались, не отступили…

Вдруг я не одна такая, кто-нибудь другой остановит наследного принца – как хотелось в это верить! До слёз.

Тримас продолжал молчать. Наверное, был разочарован. А может, испытывал облегчение от того, что не придётся беспокоиться о моих делах в Академии.