– Ты… ты не расскажешь об этом?

Сердце ёкает: он хочет сохранить это в секрете, это шанс для меня.

– Конечно мы можем сохранить это в секрете, – улыбаюсь и протягиваю ему руку. – Я Марс Берг.

Несколько мгновений он смотрит на мои пальцы, прежде чем осторожно их пожать:

– Лонгвей… Ты точно не расскажешь? Просто, понимаешь, нельзя, чтобы кто-то видел, как я плачу.

Он смущённо опускает взгляд.

– Мужчины не должны плакать, да, – киваю я.

К его и без того розовому от слёз лицу приливает кровь. Как бы он не разозлился, не поднял шум из обиды, поэтому я торопливо добавляю:

– При посторонних. Но при друзьях можно. Особенно если что-то серьёзное.

– У меня маму убили, – Лонгвей снова шмыгает носом. – А об этом сообщить нельзя, потому что это покажет, что мятежники оказались достаточно сильны, чтобы преодолеть защиту небесного мандата за пределами дворца. Это так несправедливо! Ни достойных похорон, ни траура…

Несколько слезинок срываются с его ресниц:

– Официально она числится живой, и теперь её место занимает телохранительница. А я должен обращаться с ней, как с мамой, улыбаться, чтобы никто не догадался. А я не могу. – Его плечи начинают дрожать. – Она не мама.

Лонгвей снова подтягивает колени к груди, обхватывает их руками и плачет. Я ненавижу его, его отец убил моего, но… у меня тоже льются слёзы. Я не могу понять его, потому что маму свою не помню, но тоску по отцу понимаю, и моё сердце снова разрывается.

Так мы и сидим, каждый плача о своём. А потом, когда настаёт время расходиться, Лонгвей предлагает мне магией воды помочь привести раскрасневшееся от слёз лицо и глаза в порядок. Я непонимающе смотрю на него, и Лонгвей отвечает удивлённо: «Ну, мы же плакали друг перед другом, значит, мы друзья, а друзьям надо помогать».

Воспоминание проскочило в памяти за пару ударов сердца. Хвост сидел рядом со мной и снова смотрел безразлично, без малейших признаков улыбки.

Он мне не верил.

И я ждал угроз, а может, и попытки ударить, но Хвост заговорил спокойно:

– Наша жизнь не всегда такая, как нам хочется, как мы считаем правильным. Но что правильно, что на самом деле было лучше для нас, покажет только время. В моменте трудно верно оценить происходящее, потому что мешают эмоции, привычки, собственные планы на жизнь. Ты можешь тяготиться тем, что тебя забрали в Золотой город, а твоими землями стали управлять чиновники, но ты всё равно не смог бы управлять герцогством сам, не смог бы нормально учиться, занимаясь взрослыми делами, и попал бы под чьё-нибудь влияние. Впрочем, до этого дело бы не дошло, потому что в твоём Бергхольде тебя бы просто убили.

Резануло по самому сердцу.

«Нет! – готов был закричать я. – Неправда!»

Но я не закричал. Только ноздри раздувались.

– Ты жив только благодаря защите императора, Марс.

Хвост поднялся со скамейки. Меня затрясло от злости. Я должен был что-то ответить.

– Неправда, – выдавил я, и щёки вспыхнули от стыда.

– Позаботься о том, чтобы твой друг Фенг Ин не попал под дурное влияние, – Хвост развернулся и направился к статуе дракона земли.

Он всё знал. Он действительно знал, что Лонгвей прибыл в Академию под личиной этого барона.

– Выучись на управленца… – голос отступавшего Хвоста звучал всё тише. – И после этого возвращайся в свой Бергхольд. Возможно, ты даже справишься с герцогством.

– Я справлюсь! – пообещал ему в спину.

– Нам всё равно, – его голос напоминал шелест ветра, фигура растворялась в сумраке за пределом света фонарей. – Присмотри за его высочеством – и потом можешь быть свободен.

Хвост исчез. И как только это случилось, застрекотали насекомые, зашелестели кроны. Жизнь вернулась в парк.