– Так точно, – отвечаем мы.

– Вызываю по одному, свой автомат оставляем товарищу, берём только рожок с патронами, понятно, да?

    Начинаем по одному подходить к стенду для стрельбы. Выстрелы просто оглушительные. Каждый стреляет три раза и возвращается в строй.

    Слышу свою фамилию, скидываю с плеча ремень и передаю автомат следующему за мной.

– Автомат боевой, незаряженный, личный номер пятьсот сорок семь шестьдесят, – сопровождаю я передачу оружия в чужие руки и шагаю к офицеру.

– Рот приоткрой перед выстрелом, – советует он, – меньше по ушам ударит.

    Мой первый выстрел из автомата. В уши гулко бьёт звуковая волна, звук от выстрела облетает стрельбище, цепляется за редкие кусты и тонким писком возвращается внутрь черепной коробки. Второй выстрел, третий… На большом белом листе бумаги чернеют рваные дыры от вырвавшихся газов. Поднимаюсь на ноги и рапортую:

– Товарищ старший лейтенант, рядовой Гурченко стрельбу закончил, – отщëлкиваю пустой рожок и возвращаю автомат.

– Стать в строй, – устало отвечает офицер.

    Забираю свой автомат, на всякий случай проверяю личный номер, кто его знает, какие ещё фокусы есть в рукаве у сержантов, занимаю место позади строя. Ещё несколько минут воздух вздрагивает от грохота выстрелов, эхо от них улетает, просачивается меж стволов глубже в лес, бродит там неприкаянное и снова сухим тихим треском возвращается на стрельбище.

    Когда все занятия выполнены, патроны тоже отстрелены, тишина в холодильнике… Ой, о чем это я? Да, офицеры на дачу, конечно, не смылись, но разом куда-то пропали, и мы обеими ротами остались на огромной лысой поляне, покрытой какой-то жёлтой, совсем не по-летнему жухлой травой. Сержанты милосердно располагают нас в тени деревьев и даже позволяют сидеть.

    Сержанты Пикас и Граховский выходят на центр поляны и, раскрыв каждый журнал своего взвода, наугад тыкают пальцами в список. Вскоре перед ними стоит шестеро солдат.

– Надеть противогаз-з-з-ы! – цедит сквозь зубы приосанившийся Граховский. Пикас, самый старший из сержантов, ему уже двадцать семь, хлëстко захлопывает журнал и командует:

– Лечь! Да не так! По трое ложитесь! Вот так!

    Сержанты укладывают солдат в два штабеля, и сами ложатся поперёк их спин.

– А теперь, – скрестив руки на груди командует Пикас, – ползком марш!

    Две неуклюжие гусеницы начинают загребать руками землю перед собой, тела извиваются и вздрагивают, из круглых шайб фильтров доносится комично-натужное «кх-х-х, пш-ш-ш». Сержанты смеются и стегают по задницам своих возниц.

– Быстрее, рапаны, отстаëм! – весело восклицает Пикас.

– Давай, давай, пошли! – хлещет своих «лошадок» Граховский.

    Тройка более лёгкого Граховского вырывается вперёд, и Пикас в ярости орёт на задыхающихся новобранцев:

– Давай, давай! Шевелим кижлами, рапаны! Вам сегодня пизда всем!

    За этой сценой молча наблюдает появившийся вдруг старший лейтенант Шкульков. Он наклоняет набок голову и скрещивает руки на груди.

– Пикас, Граховский! – разносится над поляной его зычный голос, – ко мне!

    Сержанты вскакивают на ноги и, поджав хвосты, подбегают к офицеру. Шкульков молча смотрит на них суровым взглядом, после чего командует:

– Надеть противогазы!

    Провинившиеся тут же натягивают на головы резиновые маски и молча стоят, вытянувшись перед лейтенантом.

– Первая-вторая учебные роты! – обведя взглядом поляну командует Шкульков, – строимся в колонну по двое! Сержанты Граховский и Пикас направляющие!

    К этому времени появляются остальные офицеры и начинают руководить построением. Замечаю в рядах второй роты знакомое лицо. Острый, будто всегда слегка нахмуренный взгляд, тонкий нос правильной формы… Да это же мой одноклассник! Он, не он? Сколько лет не виделись, семь, восемь? Случайно встречаемся взглядами, он хмурится и отводит глаза – тоже не разобрался. Тем временем над головами прокатывается зычное «рота! Бегом марш!», и мы грузно, на забитых маршем ногах, словно тяжелые вагоны километрового товарняка, перестукивающего сцепками и скрипящего катками, строгиваемся с места, устало бряцают стволами автоматы, гулко барабанят по траве чёрные подошвы. Снова десять километров, на этот раз обратно.