Антоновка Татьяна Грачева

Чтобы собрать вместе всю семью, нужно пожертвовать одним её членом. На свадьбы приходит гораздо меньше людей, чем на похороны. Да и кто сейчас эти свадьбы отмечает? Сходили в загс, шлёпнули печать, в лучшем случае посидели в кафе. А похороны… всегда повод собраться, принести чемодан воспоминаний и немного нового себя. Похороны нельзя пропускать, с ушедшими принято прощаться, даже если до этого годами не напоминали о себе и не звонили.

Яблоневый сад благоухал, даже Олина яблоня зацвела. Тонкая, изящная, опушённая белоснежными цветами. Неудивительно, что Настёна остановилась именно у этого дерева и обняла его рукой, как подружку за талию. Настёна? Уже Анастасия Михайловна. Когда только успела повзрослеть? Была же непоседливой и мечтательной девочкой, вечной почемучкой, а теперь серьёзная дама, дважды мама.

Василиса Александровна вздохнула. Надо же, сколько людей собралось, хоть бы васильки не вытоптали. Хорошо, что не плачут. И не надо. Витя не любил слёз, да и смерть не была неожиданностью, он всю зиму болел и порой сам её торопил. Сегодня в саду на одну яблоню станет больше. Дождаться бы яблока, это воспоминание для неё и, скорее всего, о ней. Может, это их встреча или рождение первого ребёнка, рыбалка на заре, а может, что-то тайное и знать ей это не положено.

Как только вокруг молодой яблоньки примяли лопатой землю, повисла густая смолянистая тишина, пропитанная медовым ароматом. Выглядели все одинаково задумчивыми – дышали дурманом цветущих деревьев. Сад с годами заметно вырос, это не плохо и не печально. Скорее, правильно. Из земли пришли, в землю вернулись и оставили после себя память.

На одной из веток Олиной яблони басисто закаркал грач, Настёна встрепенулась, выпала из задумчивости и повела плечами, сама в эту секунду похожая на птицу, только не грача, а, скорее, зяблика. Неприметная серая пташка. Почему-то вспомнилось, как Тихон назвал её помощницей иллюзиониста.

Когда-то давно она водила среднего внука Тихона к психологу. Добрая тётя работала при школе и была большая выдумщица, правда, психологом оказалась не очень хорошим, ничем не помогла. Дала как-то любопытное задание: сравнить членов своей семьи с животными, растениями или явлениями. Он тогда почти сразу подобрал для братьев и сестёр метафоры, на первый взгляд нелепые и чудные, но сейчас спустя столько лет они пришлись впору, как одёжка на вырост. Василиса Александровна снова оглядела собравшихся родственников, вспоминая, какими их увидел двенадцатилетний Тихон.

Арина – Рэмбо. Не герой из фильма, а кот. Был у них такой драчливый дворовый котяра с порванным ухом и кривым хвостом, злой и внезапный, даже собственных котят чуть не съел. За рыбий хвост мог руку откусить, воровал у соседей копчёную колбасу и сражался с собакой за куриные кости.

Вероника – «Красный крест». Тогда это сравнение показалось неуместным и странным, а сейчас она тот ещё волонтёр по жизни, вечно кого-то спасает. Что ни муж, то алкоголик или игроман. Вероника даже хобби выбрала под стать – постоянно собирает макулатуру, организовывает благотворительные мероприятия, будто пытается заглушить одиночество важными делами и отмолить чужие грехи.

Алексей – Тарзан. Первый, заметный, не такой, как все. Среди всех обезьян, самая белая обезьяна. Умный, благородный вожак. И всё у него складно и гладко. Бизнес, семья, даже машина самая новая и дети отличники. Для него быть лучшим естественно и, кажется, не стоит ему никаких усилий. Рядом с ним хочется выпрямиться и вспомнить свои достижения. Он, как ни странно, не подавляет.

Оля – песня. Грустная песня на чужом языке. Так никто и не смог перевести. Разве что Настя. Она знала слова и теперь единственная помнила мелодию.

А сама Настёна – помощница иллюзиониста. Подаёт инвентарь, отвлекает, но всё внимание публики направлено на фокусника, он главная звезда. Так было и с Настей. Маленькая, неприметная. Посмотришь – взгляд не зацепится. О чём думает, из-за чего переживает? Себе на уме. Из всех внуков только с младшенькой Настей Василиса Александровна не нянчилась и не прикипела к ней, полюбила, но как-то поверхностно, да и в няньки Настёне назначили старшего брата, тот, правда, быстро поделил обязанности с Филиппом.

Взгляд снова прошёлся по саду и остановился на высокой фигуре в чёрном. Филипп тоже пришёл. Кроме него посторонних не было. Да и какой он посторонний? С детства не разлей вода с Алексеем. И Настей. Хвостиком за ними ходила, чуть ли не с рук его ела, в глаза заглядывала.

Василиса Александровна нахмурилась, проследила за взглядом Насти. Та смотрела на Филиппа. Не тайно и не мельком, прямо и с вызовом. А он не смотрел, но взгляд явно чувствовал. Подобрался, плотно сжал губы и нахохлился. Вот он грач. А она всё-таки зяблик. Не пара они. И никогда не были. Десять лет – вроде небольшая разница, но в их случае огромная. Он её в коляске катал и бегал за смесью на молочную кухню. Он для неё – всё, она для него – младшая сестра лучшего друга.

Яблоню посадили. Василиса Александровна осталась в саду одна, наедине с молодой ещё яблонькой, тонкой, но уже похожей на её Витю. Она дождётся яблока, обязательно дождётся, а пока узнает, что там случилось у Настёны, почему та приехала без старшего сына и, кажется, намерена остаться в Славянске навсегда. Вот так спустя столько лет выпала возможность познакомиться с младшей внучкой и узнать, что творится в душе у помощницы иллюзиониста, когда все смотрят на звезду представления.

Ой, напрасно, тётя,

Вы лекарство пьёте

И всё смотрите в окно.

Не волнуйтесь, тётя,

Дядя на работе,

А не с кем-нибудь в кино.

Группа «Весёлые ребята»

1987 год

Что за уродище! Хуже новорождённых детей только розовые крысята и болотные головастики. Хотя нет, не хуже. Лучше! Уже неделю в доме не смолкает плач. Невозможно выспаться. Какой это у них по счёту ребёнок? Десятый, пятнадцатый? Сколько можно плодиться? Мне, значит, нельзя, а им можно? Неправильно говорят «рожает как кошка», рожает как Полька! А этот детёныш ещё и безымянный. Обычно они сразу их как-то нарекали: помимо «малыша» и «крохи», сразу же появлялось имя. Видимо, закончились прозвища. Ещё бы! Столько рожать.

Кошка прыгнула на подоконник, протиснулась между горшками с цветами и села рядом с облезлым лимоном. На тонких ветках висели маленькие зелёные плоды, похожие на неспелые грецкие орехи. Лимон она не любила, но не грызла, цитрусовый запах её раздражал и вызывал чихание. В основном она покушалась на пушистые листья фиалок. С каждым годом комнатные джунгли разрастались всё пышнее и пышнее. Цветы сажали в основном в старую посуду: в кружки с отбитыми ручками, чашки и отслужившие вёдра. Но с марта даже бессмертные фикусы начали увядать. Хозяйка дома их совершенно забросила.

Подняв взгляд на уставшую женщину у окна, кошка осуждающе фыркнула. Куда это годится? Пугало натуральное. Хоть бы пригладила шевелюру. Полина словно услышала её и поправила прядь у виска. На большее её не хватило. Длинная хлопковая сорочка спереди пропиталась молоком и загрубела, её давно стоило сменить на новую чистую и не мешало сходить в душ.

Плач, переходящий в визг, снова огласил комнату. Новорожденная девочка закряхтела, её лицо сморщилось и покраснело, но Полина не обратила на дочку внимания, продолжила таращиться в окно. Там за стеклом шумела жизнь. Мимо по тротуару шли юные девушки в лёгких плащах, в руках несли сложенные цветные зонтики. Они смеялись и шумно переговаривались. У них всё ещё было впереди.

– Они могут в любой момент сорваться в Краснодар на концерт «Весёлых ребят» или на море в Гагру. Я не хочу туда, но это неважно, главное – не могу, а они могут. – Она рассеянно погладила кошку, бросила взгляд на плачущего ребёнка и снова повернулась к окну.

Продолжая разглядывать вожделенную свободу, произнесла очередное имя:

– Катя?

И снова тишина, а спустя пять минут прозвучал новый вариант:

– Вера?

Кошка осуждающе покачала головой. Назвала бы уже Шестой, а ещё лучше – последней. Ещё одного младенца её кошачья натура не вынесет.

– Анжелика?

Последняя версия заставила гадливо поморщиться. Насмотрятся заморских фильмов и мучают детей. То у них Анжелики, то Хосе-Антонио. Называть нужно красиво: Сметанка, Щучий хвостик, ну, или хотя бы Мурочка, но, конечно, её имя, Селёдка, вне конкуренции.

А Полина продолжила перебирать имена, называя их вслух. После вторых родов она приобрела привычку общаться не только с кошкой, но и с техникой. Частенько доставая мясо из холодильника, сообщала:

– Ну, как оно тут охладилось? Замечательно. Нажарим котлет, и всем будет вкусно!

Или подходила к печке:

– Что же ты так плохо готовишь? Сдам тебя в металлолом!

Младенец снова заплакал. Селёдка фыркнула. Что за непутёвая мамаша! Не первый её выводок, неужели забыла, что делать с лысыми уродцами? Голодный, наверное, или болит что-нибудь. Кошка повела носом и сморщилась: безобразие. Пора менять пелёнки. Неужели человеческий нос настолько нечувствительный? От зловония глаза щиплет. Кошка прошлась по подоконнику, цепляя хвостом хозяйку, попыталась обратить на себя внимание, но Полина не мигая смотрела на чужую яркую жизнь.

Селёдка точно знала, что Полина любит детей, а своих в особенности, но в этот раз с самого начала всё пошло не так. Роды начались внезапно. Пока скорая добралась до отдалённой улицы, затерявшейся в каштанах, Полина родила прямо на полу спальни. Скорая всё равно забрала роженицу, так положено. Но вернули будто не её, а другого человека. Весёлая хохотушка превратилась в вяленую воблу с оголёнными нервами и ведром слёз. В шестой раз материнский инстинкт не проснулся. Полина постоянно плакала, выпадала из реальности, срывалась на мужа. В итоге он стал задерживаться на работе, Поля жаловалась Селёдке, что не на работе и не на рыбалке, но кошачий нос ни разу не учуял запаха другой женщины.