Во всём сне. Во всём мире.

Позже я нашёл аптечки. В тканевом шкафу, как в старых советских санаториях.

Взял три.

Принёс светловолосой девушке, сидящей у стены.

Открыл одну.

Игла – блестит.

– Это нужно забрать, – говорю.

Но она, как увидела – вжалась в стену.

– Убери. Убери это. Закрой, пожалуйста.

Мы собирались уходить.

Все – у окна. Торопливо. Молча.

Один уже перелез. Другой подаёт сумку.

Все – в панике. В спешке.

А я…

Я остановился.

Повернулся.

Смотрел назад.

На блокноты.

На аптечки.

На фото, где все улыбаются.

На окна, в которых отражался свет.

На дом, который мог бы быть настоящим, но был лишь вспышкой.

Сердце билось – как у человека, который понял: он останется.

Не физически. А частью чего-то.

Этого дома.

Этого сна.

Этой тишины.

Я сделал шаг назад.

И всё погасло.

Эпилог

безмолвие

Всё возвращается. Он снова здесь.

Свет – гаснет.

Словно мир устал притворяться реальностью.

Один за другим тускнеют лампы, звук уходит вглубь, как в вату. Остаётся только дыхание – своё, чужое, непонятное.

Скоро исчезнет и оно.

…

Мерцание. Холодный неон.

Он сидит в кресле. Мягком, удобном, как будто придумано специально, чтобы можно было забыться.

Кинотеатр.

Экран ещё не включился, но в зале уже темно.

Тусклые светлячки дежурного освещения ползут по стенам. Запах – пыль, старая обивка, чуть-чуть попкорна, которого никто не ел.

Рядом – двое.

Те же, что были тогда.

Те, с кем он когда-то (или не так давно?) пошёл на сеанс.

Лица – закрыты тенями.

Движений – почти нет.

Как будто ждут. Или знают.

Он поворачивает голову.

Хочет сказать:

– Уже было.

– Мы уже это видели.

– Это повтор. Это бракованный мир.

Но…

Молчит.

В горле – пусто.

Язык будто зарыт в соль.

Экран вспыхивает.

Не кадры, не сцены – белый шум.

Для остальных – просто фон. Перебитый сигнал. Мешанина.

Но он видит другое.

На экране – он сам.

Не тот, кем был, а тот, кто есть.

Жизни, которые прожил во снах.

Имя, которое когда-то значило что-то.

Глаза деда. Улыбка сестры.

Удар в дверь. Тараканы. Белая рубашка. Подпись, которую не помнит.

Особняк, где можно было остаться.

Зеркало, которое улыбалось раньше, чем он.

Кино идёт без звука.

Но он слышит всё.

Слышит, как плачет тот, кого больше нет.

Слышит, как смеётся отражение.

Слышит собственное дыхание – всё чаще, всё тише.

И вдруг…

Изображение дрожит.

Экран белеет.

Шум глохнет.

Затмение.

Экран пуст.

Зал – мёртв.

Он один.

И только когда всё исчезло —

Он, наконец, вспомнил.

Имя. Голоса. Тот смех, что слышал под водой.

Все лица. Все страхи.

Всё – не его.

Он просто жил чужую жизнь.

Пока свою – не забыл окончательно.

И в тишине зала, среди белого шума,

Он понял:

Обратно пути нет.

«И если ты смотришь на меня, ты тоже

смотришь на себя.»

ГЛАВА 1.

ОСТАВШИЙСЯ

Когда я просыпаюсь, свет не там, где должен быть.

Он соскальзывает по стенам, как будто пространство сменило кожу. Мои глаза открываются с натяжением, как дверцы старого шкафа, и первое, что я чувствую – это не моё тело. Оно слишком лёгкое. Или слишком тяжёлое. Оно пульсирует в местах, где раньше была тишина. Пальцы на ногах не откликаются, будто ждут чужой команды.

Сон уходит неохотно, оставляя после себя чёткий образ: я стою на краю крыши, ветер тянет за спину, и напротив – я. Тоже на краю. Тот – улыбается. Я – не могу двинуться. Потом падение. Но не моё. Он прыгает. Я просыпаюсь. Уже третий раз за неделю.

Вода в кране сегодня пахнет металлом. Я стою перед зеркалом в ванной и замечаю, как отражение задерживается на полсекунды дольше, чем должно. Оно улыбается, когда я не улыбаюсь. Я моргаю, оно нет. Но стоит отвести взгляд и снова вернуться – всё на месте. Почти.

На улице прохладно, но солнце слепит. Люди проходят мимо с выражениями, которые не хочется читать. Слишком внимательные. Будто знают что-то, чего не знаю я. Один прохожий, молодой мужчина с пустыми руками, останавливается на мгновение, будто хочет заговорить. Но проходит. Я слышу, как он тихо шепчет: «А ты…» и замолкает.