– Иди к черту – меня твои сексуальные подвиги не интересуют! – отмахивалась я от нее.

– У черта – своих до черта! – огрызаясь, она все-таки докладывала, с кем переспала: с Павлом Петровичем или Евгением Иванычем. Или спрашивала: как я думаю – сумеет она соблазнить Валериана Аристарховича, у которого, кажется, уже старчески дрожат руки, или – солидного очкарика, играющего в холеного аристократа, Илью Самойловича?.. А потом докладывала об исполнении: «И не дернулся!..» – и давала при этом краткую характеристику: «болтун», «пустышка», «слабак» или «импотент», или «полное ничтожество», а то и «абсолютное дерьмо»… Кажется, лишь однажды она удостоила, уж не помню кого, сексуальной характеристики: «ничего мужик».

Что касается возраста этих «мужиков», то, как я поняла, уложить с собой преподавателя лет до сорока для нее вообще не составляло труда: сдавались «влёт», как, уподобляясь охотнику-профессионалу, выражалась она. Соблазняемые преподы от сорока до шестидесяти робели, чесали плеши и сомневались в своих возможностях. Более всего приходилось возиться ей с совращением самых ветхих:

– А у Алексея Степановича, оказывается, принципы – никак не хотел сдаваться! – хохотала она над очередным старичком. – Но ничего, принципы на время отложили…

– Слушай, а где ты с ними хоть встречаешься-то? – пробилось однажды любопытство сквозь мое возмущение.

– Как где? У себя дома! – простодушно отвечала она. – Имеет право препод индивидуально позаниматься со студенткой?

– А дочь? А Игорь?

– Каждый занят своим делом: Таиска в школе, Игорь на работе.

– А если он придет раньше?

– Ой, да было уже однажды! – расхохоталась она. – Дверь у меня, естественно, заперта: барабанит! Ну всё, думаю, попалась! Мужика, естественно – в шкаф: ничего больше в голову не приходит; набрасываю халат, бегу, открываю, и с порога – Игорю: «Чего так рано приперся?» – «Да вот, – начинает он объяснять, – работы нет, материалы не привезли». – «Ах, работы нет? – говорю. – Тогда давай, шуруй в магазин – в доме ни крошки хлеба! Да купи заодно колбасы, сыру, сосисок – мне некогда, я к зачету готовлюсь!»

– А он?

– Повернулся и пошел, а я тем временем гостя наладила.

– И тебе, Катя, не стыдно?

– Мне? – удивлялась она. – Это пусть им будет стыдно – пользоваться тем, что я от них от всех завишу и кручусь, как белка в колесе!

– Смотри, выпрут тебя из универа за аморалку! – предупреждала я ее.

– Пусть попробуют!.. Я про них всё теперь знаю! Я пресс-конференцию устрою: журналюгам только кинь косточку – тут такое начнется!.. И почему – аморалка? Я же тихо себя веду!..

У человеческой души есть странное свойство: непременно украшать и расцвечивать все, что любишь. Вот и я: ведь Катино поведение по отношению к мужчинам следовало бы назвать одним-единственным словом, но не могу я это слово из себя выдавить, нет сил, душа противится и ищет Кате оправданий. И я пытаюсь ее оправдать, называя всего лишь дон-жуаном в юбке…

Почему это, интересно, – рассуждаю я дальше, – Дон Жуан прославлен писателями, поэтами, композиторами этаким несчастным сверхгероем, который ищет, бедолага, по свету свой идеал и никак не может найти? Забавный, между прочим, способ искать идеал – под юбками!.. А для моей Катьки, значит, – одно-единственное словцо, которым ее готов припечатать любой вшивый дон жуанишко? Так ведь она, по крайней мере, хоть пошлой бухгалтерии своих жертв не ведет, как этот важный носитель мужских гениталий – с помощью своего слуги!.. Еще чего, много чести для моей Кати – помнить их: уронила навзничь, перешагнула, причислила к своему, Цирцеиному, стаду, и – забыла: гуляй, свободен!..