Но – молодец: доказала и мне, и себе, что может напрягаться и, стало быть, учиться тоже… В общем, стала она студенткой университета, по поводу чего ее просто распирало от гордости. Распродала она свои палатки на рынке, задала пиршество друзьям в знак окончания базарного и начала студенческого периода жизни, и первого сентября вышла на занятия.

Учиться она начала просто блестяще – я на нее нарадоваться не могла: первую сессию закончила едва ли не на все пятерки, причем опять – не без моего влияния: я же ее и настроила с первого же дня учебы взять самый высокий уровень, а потом лишь поддерживать его; так и легче, и удобней: на тебя будут работать инерция и авторитет отличницы, к тебе с другими мерками относиться станут… И она, отдаю ей должное, старалась: посещала все до единой лекции, тщательно вела конспекты, в срок выполняла курсовые работы, бегала ко мне за советами – и получала зачеты.

Но уже во втором, кажется, семестре – освоившись и став матерой студенткой, усердие сбавила. Правда, на весенней сессии обошлось без троек, но если так пойдет дальше, – сказала я ей, – то и на тройки скатиться недолго; не хватило ей терпения – неуемный характер брал свое; не пошли впрок, не осели в ее подкорке мои наставления.

И тут она так себя повела, такие выкрутасы стала вытворять, что я вынуждена была предупредить ее со всей строгостью:

– Знаешь что, дорогая моя подруга? Ты, конечно, взрослый человек и вольна поступать как хочешь но меня ты компрометируешь, и потому мы с тобой – во всяком случае, в стенах универа – больше не общаемся…

Конечно, то был крайний способ одернуть ее, но ведь я – за столько-то лет! – изучила ее до кончиков ногтей и знала, что только ультиматумом и можно от нее чего-нибудь добиться. Только толку-то: она, как азартный игрок, пустившийся во все тяжкие, мое предупреждение, естественно, проигнорировала и предпочла на меня просто-напросто обидеться.

Ну что ж, я приняла ее вызов и свой ультиматум твердо выдерживала. Месяца два она со мной не разговаривала, а потом снова стали общаться, но – только уже вне стен универа: она приходила на посиделки ко мне домой, а я иногда бывала у них – главным образом, на ее, Игоревых и Таискиных именинах. Или звонила мне и взахлеб рассказывала о своих похождениях… Поначалу выдерживая амбицию, я, в конце концов, махнула рукой: черного кобеля, видно, не отмоешь добела – не переделать мне моей Катьки…

Так что же с ней сталось и почему она вызвала во мне столь резкий протест?.. Дело в том, что, потихоньку скатываясь в учебе, она пошла, совершенно в ее духе, по самому скользкому пути: принялась соблазнять мужчин-преподавателей. Притом – в отместку мне, что ли, причем отместку изощренную! – непременно пытаясь не просто ставить меня в известность о совращениях наших преподов, а еще и живописать, как это происходило, и если я не желала слушать, она чуть не насильно втискивала свои рассказы в мои уши…

Я, естественно, не собираюсь опускаться до пересказа сих пошлых историй; при этом сама она, рассказывая их мне, видела в них один лишь комизм, тем более что, как я уже упоминала, на всех кафедрах нашего универа большинство преподавателей – женщины, а если их кворум и разбавляют мужчины, остепененные кандидатскими и докторскими званиями, так это, по преимуществу, люди женатые, солидные и весьма пожилые, если не сказать – старенькие, причем многих из них я прекрасно знаю по сию пору…

Мало того, Катя затеивала со мной игру в «угадай-ка», явно предвкушая эффект от своего признания.

– Угадай, с кем я вчера переспала? – и называла кафедру.