И жених – под стать ей: в прекрасно сшитом черном костюме с ослепительно белой сорочкой и пурпурным галстуком, высокий, хорошо сложенный молодец, писаный красавец: русые кудри, идеально правильное, без изъянов, лицо; и характера, кажется, идеального: добрый, спокойный. Как призналась Катя – сама его высмотрела: пришел будто бы этот ничего не подозревающий молодец к ней на объект – перерасчет какого-то фундамента сделать, а ушел, покоренный Катей навек: забрала она его сердце в полон прямо «на объекте», взяла мертвой хваткой и никуда больше уже не отпустила. И немудрено, что всего через полгода после того, как призналась на своем новоселье, что сердце ее свободно, объявила о замужестве! Да рядом с таким парнем час побудешь – и все понятно: скорее хватать за руку и – в ЗАГС!

Когда они танцевали – не было пары красивей; все расступались вокруг, любовались ими и радовались за них, кажется, вполне искренне; даже теть-Тася от умиления нет-нет да вытрет платочком глаза и шмыгнет носом. А я смотрела на молодоженов, и мысли мои убегали далеко-далеко; я вспоминала Катю семилетней, какой ее впервые увидела: со сбитыми в кровь коленками и с грязным пальцем в носу, и как ее дома шпыняли и колотили кому не лень, и в каком состоянии она вернулась из колхоза на последнем курсе… А теперь, глядя на нее, кружащуюся в вальсе, на ее счастливо запрокинутое лицо, мне так хотелось просить за нее у неведомого Бога: дай ей, если можно, счастья побольше – восполнить все, чего недополучила! Как ей много дано: красива, неглупа, деятельна, – имеет же она право на свою долю счастья?..

Я и с женихом поговорить сподобилась, и чем больше была с ним рядом, тем больше он мне нравился… Естественно, я как филолог начала в шутку экзаменовать его: «А ну-ка проверим тебя на вшивость!» Так он, оказывается, еще и стихи читает, знает Фета, Тютчева, поклонник Блока, я и не ожидала, что такие технари на свете бывают: до сих пор они мне казались роботами с головами-органчиками – их за Катей ходил легион. Заподозрила, что ей и невдомек, каким сокровищем она взялась обладать.

Ну, да потом выяснилось, откуда такое сокровище взялось: там я и с его родителями познакомилась. Милейшие люди, сельские интеллигенты из райцентра, о существовании которого я до сей оказии и слыхом не слыхивала; он врач, она учитель. Учитель литературы, разумеется. Сама и прививала сыну вкусы и пристрастия. Так мило побеседовалось мне с ними, особенно с мамочкой: что-то родственное едва слышимым ручейком пробивалось между мной и ею в той свадебной кутерьме.

Между прочим, они узнали, что я здесь самая старая Катина подруга, и навалились на меня – порасспросить о невесте подробнее… Нет, они не против нее, они одобряют сыновний выбор: девушка – красивая и такая боевая и самостоятельная, что они, по крайней мере, за него спокойны: кажется, отдают в надежные руки, а то ведь мальчик небойкий, деревенский, прожил пять лет в институтском общежитии, большого города по-настоящему и не узнал, а ведь здесь так легко наделать ошибок, за которые потом вовек не расплатишься, и так легко ошибиться в людях: народ разный, много девушек, которые пьют, курят и совращают молодых людей…

Только им показалось, как бы это сказать… странным, что ли, что уж очень быстро у их сына с женитьбой получилось: ничего не писал о ней, и вдруг бабах – свадьба! И советовать что-либо сыну с их стороны боязно: может, по нынешним временам в этом ничего предосудительного – так и полагается?.. А я глядела на них и впервые в жизни въявь видела, что такое мучительная родительская любовь: как им страшно отрывать от себя родного ребенка и отдавать в чужие руки… даже с инженерным дипломом он для них все еще дорогой мальчик, неразумное дитя, причем единственное, кажется…