– Смотри, рубин усиливает природную жестокость сердца!

А она – разве мы во что-нибудь верили всерьез в те годы? всё – шутя, всё – со смехом! – лишь хохочет в ответ:

– Да мне это не помешает!..

Ах, милая Катька, какой она стала! Настоящая женщина, роскошная дама с бездной шарма… Мне и завидно, и радостно за нее, за нас всех: занюханные дети серых рабочих кварталов, о, мы еще покажем, еще явим миру свое лицо!.. И я не уставала радоваться ее жажде жизни: с каким размахом, с какой страстью и неутомимостью она сражалась за свое счастье! Она громоздила его, можно сказать, на голых камнях.

В довершение ко всему, посреди комнаты – большой раздвижной стол, накрытый белой скатертью с алой каймой, уже заставленный цветами, бутылками, столовыми приборами и блюдами с угощением, а за столом тесно от гостей; сидело, наверное, человек двенадцать, не считая нас с ней: уже знакомые мне молодые люди, пары, но были и новые лица.

Катя представила меня всей честной компании.

– Молодой филолог! – Ей было ужасно приятно произносить ученое слово; но я не преминула сделать ей замечание:

– Между прочим, Катя, я здесь не филолог, а твоя старая подруга!

– Да уж, мы с тобой – две старые карги! – не удержалась она, чтоб не съязвить; однако милостиво усадила рядом с собой.

Застолье, когда я пришла, уже текло своим чередом, в меру шумное и веселое, но оживленнее всех была сама хозяйка. Без конца открывали новые бутылки шампанского, чокались с Катей, целовали ее, пили за ее «прелестный уголок» и за ее счастье на новом месте. А когда гости подпили и начался совсем уж невообразимый галдеж, я спросила ее под шумок:

– Скажи, Кать, а жениха твоего среди них нет?

Улыбаясь, она отрицательно покачала головой.

Тогда я подняла бокал и сказала:

– А давайте-ка пожелаем нашей хозяйке, чтобы здесь, наконец, появился не менее милый, чем она, хозяин!..

Меня дружно поддержали; одна Катя приняла тост сдержанно:

– А надо ли? Вы знаете, я впервые в жизни осталась в полном одиночестве, и, оказывается, это – такое блаженство! Вы представить себе не можете, как я отдыхаю здесь, совершенно одна!

– Столько наворочавши, ты успеваешь еще и отдыхать? – удивилась я.

– А ночь? Вымотаюсь, лягу спать – в коридоре галдят, за стеной скандалят, а мне и горя мало, только посмеиваюсь: и чего им, дуракам, не хватает?.. Тут такого насмотришься, что сто раз подумаешь: выходить – не выходить? И нужен ли хозяин, если сама все могу? – не без лукавства спросила она нас. И мы, насколько смогли осилить тему, обсудили ее и простым большинством решили: нужен, и выходить – надо! И посоветовали событий не форсировать, но уж если подвернется подходящий принц – не упускать.

После новоселья прошло, наверное, еще с полгода.

Теперь нас с ней разбросало далеко: ее общежитие было на окраине, я работала, телефона под рукой на работе ни я, ни она не имели, вечером до нее и вовсе было не дозвониться: один телефон на все общежитие; а если и дозвонишься – так ее там с четвертого этажа не дозовутся. Да и ежедневная суета, у каждой своя, отдаляла нас, тем более что работа у меня была интересная и я продолжала заниматься ею даже вечерами, а все Катино свободное время, как я поняла, теперь поглощали домашние хлопоты: в душе у нее будто открылся некий клапан, я и не ожидала, что в ней проснется такая неутомимая хозяйка. Без конца она что-то покупала, тащила в дом и все совершенствовала и украшала свой быт, так что и ей стало не до меня; казалось, жизнь разводит нас окончательно… Потом, спохватившись, что давно не слышали друг дружку, все же дозванивались и болтали чуть не по часу – пока ее там не прогоняли от аппарата. И то – не более трех или четырех раз за полгода. А встретились, по-моему, всего однажды: она заехала по какой-то надобности к матери, забежала на минуту к нам, и мы с ней по старой привычке проболтали весь вечер на кухне, причем на мой вопрос о «личной жизни» она, помнится, ответила хоть и уклончиво, но утвердительно: есть, мол, завелась такая… И – ни словечка больше; знаю эти девичьи страхи: как бы не перехвалить да не сглазить…