Я раскладываю приготовленное по тарелкам, которые заранее помыл Армин, и несу их к столу. Подав мне вилку и бокал с обжигающим кофе, он старается не смотреть на меня.

Осматривая свой запоздавший завтрак, я лишь думаю о том, что это не самая лучшая еда, после почти суток голода, и в тоже время – самая вкусная.

Тарелка Армина стремительно пустеет, и он нарушает молчание:

– Лив, ты ведь ничего не знала?

Медленно пережевывая бекон, я не сразу понимаю, о чём он меня спрашивает.

– Ты об этом? – я указываю вилкой на окно, за которым кипела жизнь.

Армин утвердительно кивнул.

Я откидываюсь на спинку стула, издающую раздражающий скрип, и вздыхаю:

– Не знала.

«Начнёт насмехаться, или будет отчитывать?» – раздумываю я, глядя на остатки еды, уже не желая доедать.

– Так и подумал вчера.

Армин поднимает на меня взгляд и, впервые за многие годы, что я его знала, он не смотрел на меня насмешливо, он не улыбался – он был, для меня, непривычно серьёзен.

– Когда ты, будучи ещё новобранцем, вот так уверенно заявила мне, что собралась в спецотряд, я испугался.

Армин на миг делает паузу, прикусив нижнюю губу:

– Потому что был уверен, что именно эту цель ты преследуешь.

– Так ты всё знал ещё тогда?!

Я подаюсь вперёд, ударяясь об стол, и кофе в бокале расплескивается.

– Да, и думал, что ты именно за этим туда идёшь. А когда тебя взяли в отряд «Бета», у меня не осталось сомнений на этот счёт.

Армин пожимает плечами, и втягивает шею так глубоко в плечи, словно боится чего-то.

Я закрываю лицо руками, думая о том, какая же я дура, что не замечала всего того, что было явным для других.

– И как давно ты знал обо всём? – отняв от лица руки, спрашиваю я.

– Всегда. Я ушёл работать в академию именно для этого.

– Что?

– Да, я давно горел идеей изменить мир, – Армин слегка улыбается, – я был таким глупым и даже наивным, что сейчас мне безумно стыдно за это.

– Представляешь, – он широко улыбнулся, – я тогда правда думал, что могу что-то изменить к лучшему! Вступил в сообщество таких же вот идиотов, ещё в медицинском колледже. После меня позвал в академию майор, который тогда работал в обучающем корпусе, и я ушёл работать туда. Я сомневался в правильности сделанного выбора, но тогда думал, что свернуть с этого пути уже нет возможности.

Я беру бокал с кофе, что ещё не успел остыть. Я кручу его в руках, не пробуя сам напиток, и рассматриваю коричневые подтёки на белой поверхности бокала.

– Мэри не любила меня именно поэтому. Говорила, что, таким как я, не место в госпитале.

Армин указательным пальцем дотронулся до брови, и тут же убрал руку, словно обжегся.

Это объясняло, почему мама была так груба с ним, и постоянно цеплялась к его ответам.

– Как-то она сказала, что мне нельзя доверять человеческую жизнь, и что она совершает большую ошибку, разрешая мне, присматривать за тобой.

– Она была несправедлива к тебе, – говорю я, вспоминая то, как она относилась к Армину.

Он невесело ухмыльнулся:

– Нет, Лив, во многом она была права. Я тогда витал в мыслях о революции, о том, что сделаю мир вокруг лучше, что мои идеи и мысли правильны. А была права Мэри – она помогала тем, кто в этом нуждался, здесь и сейчас, не мечтая о том, что когда-то всё наладится. Она лечила, оперировала, пыталась спасти каждую жизнь, пока я думал, что это я знаю как надо. Думал, что всё это не имеет смысла, что всё нужно изменить на корню, и вот тогда мы все заживём хорошо.

Армин запустил руки в отросшие волосы:

– Смотрел на всех свысока, считая своих коллег в госпитале недалёкими. Учёба тогда была чем-то вроде прикрытия, я не отдавал ей должного внимания и все силы тратил на это сообщество. Глаза я открыл на происходящее, только когда увидел в госпитале раненых гражданских, пострадавших от самодельной бомбы, которую смастерили подпольщики в соседней квартире.