– Свои, тётка Люба, свои, – остановил её крик Гришка. – Не кричи, медведя разбудишь, – попытался он пошутить, присаживаясь у костра и протягивая к огню озябшие, обмотанные разорванным женским платком, ногами.

– Как вы тут? Живы-здоровы? – спросил Макар, оглядывая стан.

– Да какое там, – махнула рукой Люба. – Пойди вон в балаган, сам посмотри.

На топчане спала бледная Анна, обнимая и прижимая к себе Нюрку. Сломанную ногу её привязали тряпками к двум крепким палкам.

– Не буди её, – тихо сказал Семён, не скрывающий радости от того, что видит брата. – Только недавно заснула.

– Да что тут у вас такое произошло? – удивился Макар, думая о том, что зря считал стан на болотах безопасным местом.

Через день, отлежавшись и отмывшись, Макар оставил Гришку, Шабалиных и Семёна дожидаться прихода частей Красной Армии. Первый пытался возражать, но был тут же остановлен:

– После того, как тут белые шастали, не могу их одних оставить. Всё-таки двое лежачих, а ты какая-никая подмога. Ежели чего, в лесу переждёте, да посматривай вокруг, не дремли, мало ли худых людей на свете. Головой за них отвечаешь! Понял?!

– Как не понять, Макар, не дурнее барана. Я тут все тропы знаю, потихоньку разведаю, мож, еды какой-то добуду. Отощали тут все, я смотрю.

– Башкой своей не рискуй зазря, и, как только село свободным станет, тут же в него возвращайтесь! – наказал старший товарищ, поворачиваясь к отцу Анны.

Дед Егор на прощание изладил для них доморощенную обутку, чтобы защитить ноги от колючей травы, шипов и камней.

– Сколько подюжит, а там уж как придётся, – сказал он, как будто извиняясь и протягивая своё творение Макару и Гришке.

– Благодарствуйте, Егор Васильевич, спаситель вы наш, – с чувством поблагодарил его Гриша.

– Да чего уж там, – смутился старик. – Главное, жизнь свою сохрани, а мы уж тут как-нибудь сами. Попрощался с братом-то? – спросил он, обращаясь к Макару. Тот мотнул головой в ответ и поспешил в балаган. Поговорить с Анной ему не удалось. При Семёне сантименты разводить не станешь, а вставать она не могла – нога не позволяла.

– Ухожу я, – с трудом выдавил он из себя, стараясь не смотреть в её сторону.

– Жаль, что с тобой не могу уйти, братка, – сказал заросший бородой Семён, пожимая слабой рукой его ладонь. – Уж я бы им показал!

– Лежи, ужо, вояка, – усмехнулся старший брат и, пересилив себя, повернулся к Анне.

– Счастливо оставаться, Анна Егоровна, – пробормотал он, наклоняя лохматую голову в уважительном поклоне.

– И вам не хворать, – тихо откликнулась Аннушка, мучаясь от боли в ноге. Хоть и пила она настой от боли, но ногу выкручивало, рвало, как будто кто-то ежеминутно вгрызался в неё большими, острыми зубами.

– Возьмите-ка памятку, – протянула она Макару махонький беленький платочек с вышивкой по углам, – пусть охраняет вас по дороге, бережет от пули и штыка.

– У сердца носить его буду, – пообещал Макар и, развернувшись, вышел.

– Раньше памятки любимым дарили, – задумчиво сказал Семён, глядя на Анну.

– Глупости всё это, – сердито ответила она, не смотря в его сторону. – До любви ли теперь, когда кругом такое творится?

– Любовь всё побеждает, – добавил он и сильно закашлялся. Студёные осенние ночи делали своё дело.

Неугомонному Гришке не сиделось на месте, да и скудноватый рацион наводил на думы. Для начала пробежался он по окрестностям, поймав в силки несколько диких перепелок и зайца, позже, как стемнело, отправился в Ёлошное. Пробравшись огородами, прошерстил несколько чужих амбаров, принеся на стан немного муки, мёда, сушённой рыбы, десяток яиц.

– Всё ж повеселее будет, – сказал он, лузгая семечки.