– Вот ты где, – дернула за здоровую руку сестра Аксинья, со стороны заметив падение Анны. – Мамка тебя обыскалась, там сваты к Евдокии пожаловать должны, а вы с тятей как сквозь землю провалились! Не знаешь, где он?

– У храма стоял только что, с мужиками разговаривал.

– Бежим искать его, а то всё пропустим!

Обернувшись, Анна улыбнулась Якову, и поспешила за сестрой.

Спустя час она с трепетом наблюдала, как в дом их входят старшие Маркеловы со свательщиком. Оглядевшись, гости уселись под матицу и начали торг:

– У вас есть цветочек, у нас есть садочек. Так ваш-то цветочек нельзя ль к нам в садочек перенести? – затараторил свательщик, а отец Анны, принимая правила игры, степенно отвечал:

– Так молода ещё невеста да и делать ничего не умеет.

Евдокия, прячась в в кути1, зажала рот ладошками и алела щеками, волновалась. Зряшно, конечно, ведь промеж родителей давно всё было согласовано.

– Дуня, выйди к людям, – скомандовал Егор Васильевич, отодвинув занавеску, и невесту под руки вывели сестры.

– Согласна ли ты взамуж выйти? – спросил её отец, любуясь розовым румянцем на щеках дочери.

– Да, тятя, – тихо ответила Дуня и, повинуясь движению брови отца, вновь ушла за занавеску.

Егор Васильевич довольно крякнул и, крестясь, зажег свечу перед иконой в красном углу.

– Что ж, настало время, сватьюшки, расходы на свадьбу обговорить да подарки для невесты вырядить. Мать, накрывай на стол, тащи самовар. Да поживее! – весело гаркнул он, потирая руки. – А чтобы новая семья была крепкой ударим–ка мы, сватьюшки, по рукам, как деды наши делали да прадеды, – добавил он, подавая старшему Маркелову платок.

– Вот так-то лучше будет. А теперь дозвольте сказать, что Дунюшке нашей ботиночки положены, шаль да подшалок, платье, рубашка, кольцо и цветы на голову, чтоб краше всех она в этот день была!

– А с приданным что, Егор Васильевич? Всё ли готово? – уточнил сват, показывая глазами свательщику, чтобы тот разливал принесенное с собой вино.

– Обижаешь, Матвей Иванович! Как на духу: перина пуховая, подушки из пера гусиного да пара сундуков с отрезами, посудой, всё как положено.

Сваты довольно улыбнулись друг другу и договорились сыграть свадьбу сразу после Покрова.

Как же Аннушка радовалась за сестру! И как волновалась… Уж не первый птенчик вылетел из гнезда Шабалиных: сыновья были женаты, дочери пристроены, последняя вот-вот вылетит из дома в замужнюю жизнь. Анна прижалась к сестре, жалея, что скоро придётся расстаться.

– Что ты, Аннушка, – обняла её Дуня и шепнула на ухо: – Я прибегать к вам буду.

– У Маркеловых не забалуешь. Говорят, что свекровка твоя – злыдня, старшую сноху поедом ест, нет у девки ни сна, ни отдыха, – отвечала ей Аннушка, стараясь сдержать слёзы.

– На всё Божья воля, милая, на-ко, – Дуня вытянула из волос своих ленту. – Возьми кра́соту на счастье, авось и тебе оно улыбнется.

За занавеской слышались громкие разговоры – сваты всё ещё спорили о приданном, – а в кути пахло берёзовым дымом, сдобным хлебным духом и с приходом холодов забравшимися в дом мышами. Аннушка вдруг вспомнила, как смотрел на неё сегодня Яков, и сердце в груди забилось, затрепыхалось. Пропуская подаренную ленту сквозь пальцы, она отдалась мечтам и, засыпая, сжимала в руках дар его, словно стараясь удержать своё призрачное счастье.

Рано утром мать подняла Аннушку и, велев поскорее умыться, засуетилась у печи. Студеный пол холодил ноги, и Анна сунула их в маленькие подаренные отцом полу-валеночки.

– Поспешай, дочка! Сегодня к Повилике идёшь помощницей. Волосы прибери да спрячь под платок. Она старуха суровая, старой закваски, ежели что не понравится – пиши пропало!