Очередь неумолимо таяла, и спустя какое-то время они оказались у заветного окошка. Петрович, сунув предварительно деньги, попросил у продавщицы пакет, после протянул его Игорю, чтобы тот складывал покупки. Из ларька явилась на свет увесистая толстобокая пластиковая бутылка. Петрович бережно забрал ее у продавщицы и передал Игорю. Затем, опять же аккуратно, словно акушер при родах, он принял еще две бутылки. В этом момент Игоря охватило странное чувство – пакет, загруженный бутылками, вдруг пришел в движение, и спустя мгновение с боковой стороны разверзнулась брешь, из которой тут же вывалилось все содержимое. Бутылки, глухо ударяясь по перрону, весело запрыгали в разные стороны. Игорь попытался схватить одну на лету, но ему это не удалось. Петрович, увидев это, издал нечленораздельный звук, больше напоминающий предсмертный стон какого-то могучего животного, и, забыв о сдаче, кинулся на спасение. Не остались в стороне и другие люди: кто-то желчно крикнул «раззяввва!», а другие бросились ловить прыгающие емкости. К слову сказать, именно помощь веселого мужчины в очках пригодилась для спасения последней бутыли, которая была в считанных сантиметрах от падения под поезд, откуда ее уже наверняка невозможно было бы достать.

Удостоверившись, что покупки не пострадали, Петрович ничего говорить не стал, лишь похлопал Игоря по плечу, да на всякий случай понес третью бутылку в руках.

Игорь, конечно, извинился перед ним, однако он извинений не принял, потому как, по его мнению, вина целиком и полностью лежала на производителе пакетов. Вернувшись к своему вагону, Петрович, выяснив у проводницы, что им осталось еще пару минут, решил постоять и покурить.

– Я вообще-то не курю, – оправдывался он, доставая пачку из кармана. – Но сегодня думаю можно. Вчера вот только одну выкурил, и сегодня одну выкурю. Будешь?

– Я не курю. Курить вредно.

– Правильно. Я раньше тоже не курил, а потом когда на завод устроился, там нам сказали так: «Кто курит – на перекур, а кто не курит – работаем дальше». Пришлось осваивать вредные привычки.

В вагоне они присели на место Игоря. Петрович тут же разлил по чашкам холодного напитка и незамедлительно приступил к его поглощению, справедливо опасаясь, что тот нагреется и станет невкусным.

Состав тронулся. Постепенно набирая скорость, они покидали станцию. Продавцы, стоя на перроне, подсчитывали выручку.

Вернулась соседка. Изрядно пополнив свои запасы еды, она сложила многочисленные булочки, пирожки, какие-то бесформенные пакетики к себе на койку, а потом, видя, что посидеть ей удастся только на месте Петровича, переместилась туда, благо здесь ее ждала собеседница.

Петрович, между тем, распробовав содержимое первой бутылки, пришедшееся ему особенно по вкусу, открыл вторую. Затем она кончилась, и за ней подошла очередь третьей.

Бывалый работяга захмелел, как он сам выразился по этому поводу: «легло на старые дрожжи». Сначала он держался нормально, мирно беседуя про работу, рассказывая всякие смешные и не очень истории из жизни и пару раз даже потравил анекдоты. Но совсем скоро язык его стал заплетаться, речь теряла связность, а в историях пропадала логическая последовательность. Понадобилось чуть более получаса, чтобы Петрович и сам осознал, что его силы на исходе и требуется отдых. Остановив свой рассказ про утиную охоту на самом интересном месте (там где, матерно крича, нерадивый охотник проваливался в булькающую жижу, роняя дорогое сердцу ружье из рук), он громко икнул и встал. Его пошатывало. Неуклюже развернувшись, бедолага, кое-как держась за верхнюю полку, подошел к разговаривающим женщинам. «Мое прощение, мадам, но мне надо прилечь», – приложив руку к сердцу, обратился он к соседке Игоря. Женщина спешно встала и освободила место, куда упало практически бесчувственное тело. А вскоре раздался громкий храп, время от времени прерываемый смутным бормотанием и причавкиванием.