– Конечно, конечно. Пусть завтра приходит. Познакомлю с классом, посмотрим, как вольётся.

Директор задумчиво посмотрел на Андрея. Тот стоял спокойно, почти отрешённо. Но что-то в его присутствии – немая тяжесть, взгляд, молчание – заставляло Петра Ивановича чувствовать лёгкое беспокойство. Глаза у мальчика были странные: серые, как лёд, глубоко сидящие, не отражали свет.

– Надеюсь, ты быстро освоишься, Андрей, – сказал директор. – Мы тут люди простые. Дружные. В большинстве.

Андрей посмотрел на него. Прямо. Внимательно. Мгновение – и директору показалось, что этот взгляд – не один. Будто через мальчика смотрит кто-то другой.

– Спасибо, – спокойно ответил Андрей.

Когда они вышли из кабинета, директор встал и подошёл к окну. Михаил и Андрей шли по двору, один чуть впереди, другой позади. Священник что-то говорил, Андрей молчал.

Пётр Иванович закрыл окно и медленно провёл рукой по лицу.

– Не знаю, что ты привёл, отец Михаил… – прошептал он сам себе, – …но пусть бы это оказалось человеком.

Утро выдалось хмурым. Облака, будто серое одеяло, зависли над селом, не пуская свет. Школьный двор был залит тяжёлым туманом, от которого у стен оседала влага, и даже звонок прозвучал как-то приглушённо.

Андрей пришёл один.

На нём был тот же чёрный пуховик, капюшон опущен, шаги – бесшумные. Он вошёл в здание, не оглянувшись, как будто знал дорогу.

Директор встретил его в холле.

– Ну что, готов? – спросил он бодро, но голос прозвучал тускло, почти чужим.

– Да, – ответил Андрей.

Учительница русского языка, Ирина Павловна, женщина строгая, но добрая, подняла глаза от бумаг, когда они вошли в класс. Ученики уже сидели по местам, жевали завтраки, листали тетради.

– Класс, внимание. У нас новый ученик. Андрей. – Пётр Иванович повернулся к нему. – Представься.

Андрей посмотрел на всех сразу. Молча. Его взгляд был не грубым, не вызывающим. Но в нём было что-то слишком взрослое. Слишком древнее.

– Андрей, – повторил он. – Я тут ненадолго.

Он сел у окна. Никто не пошевелился. Даже троица балагуров с задней парты, которые обычно отпускали шуточки, промолчала.

Ирина Павловна, забыв где-то посреди объяснения про синтаксис, вдруг уставилась в окно. Потом извинялась, теряя строчку в тетради.Первые уроки прошли странно. На математике у преподавателя затряслась рука, когда он писал у доски дроби, и один из мальчиков прошептал:

– Стало холодно. Как будто сквозняк…

В столовой Андрей почти не ел. Просто сидел, глядя, как вода в стакане чуть-чуть дрожит – будто рядом с ним вибрировал воздух. Несколько девочек перешёптывались, одна сказала:

– У него пальцы… слишком длинные, ты заметила?

– Да нет, ты что… Просто он странный.

Некоторые видели. И почти все сказали потом одно и то же:После обеда он вышел во двор. Отошёл за спортплощадку. Там, где уже начинался склон к болоту. Стоял. Долго. – Он будто с кем-то говорил.

Вечером учитель биологии, пожилая Татьяна Алексеевна, пришла к директору.

– Пётр Иванович, я, наверное, сумасшедшая… Но после шестого урока я почти услышала, как он шепчет, хотя рот у него был закрыт.

– Кто?

– Андрей. Этот мальчик. Он что-то… зовёт. Не словами. Внутри.

Мать едва не вызвала "скорую". Он повторял:На следующее утро один из учеников – парень, который сидел рядом с Андреем – проснулся с носовым кровотечением и закричал во сне. – Он видел меня. Он стоял надо мной. Он… вошёл в меня, как дым.

Второй день начался с мороза. Земля застыла серой коркой, трава на школьном дворе хрустела под ногами, как стекло. Туман не рассеялся полностью – он лежал в низине, словно не желая уходить.