От посольства его снова вели. И снова было непонятно кто: то ли желающие разжиться дерхами, то ли люди салгаса, переживающие за сохранность своих государственных секретов.

Троглодка не ответила. Она вообще говорила мало, зато пела как… Матушке бы понравилось.

– Ты, наверное, скучаешь по своим? Не хочешь вернуться?

Не поверила. Промолчала.

Ирлан вздохнул – сложно с ней. Как с пустыней. Где без воды ты покойник.

– Я тут подумал… Может, ты права? И мне стоит наведаться в это ваше сердце пустыни, чтобы избавиться от проклятия? Я даже готов ночевать на песке, если покажешь, как правильно это делать. А по пути твою семью навестим. Только отпустить тебя я не могу, прости. Но обещаю, никто не узнает, что ты рабыня.

Сел, взыскующе вгляделся в лицо Анди. Та смотрела в одну точку и явно видела что-то большее, чем лужайку и фонтан. Вздохнула, втянула носом воздух, посмотрела на небо. Качнула головой. Поморщилась. Цокнула языком.

– Выходим через два дня.

И все. Большего от нее Ирлан не добился. Давить же дерхи не дали, предупреждающе оскалив клыки.

И было непонятно, пойдут ли они сразу в сердце или сначала завернут к троглодам.

Ирлан плюнул и пошел готовиться ко всему сразу. Главное – найти толкового мага и наложить солнцезащитное заклинание на всех, особенно на дерхов, которые без этого путешествие по пустыне не перенесут.

Со стены незаметно соскользнула фигурка в черном. Прокралась вдоль ограды, нырнула в пристройку заброшенного дома, в чьем саду так полюбилось гулять дерхам. Протиснулась меж гигантских кувшинов, в былые времена там хранилось масло, а ныне здесь, как и в самом доме, все покрывал толстый слой пыли.

Мужчина отодвинул грязную тряпку, служившую занавеской, и его встретил холодный блеск ножа. Напарник кивнул товарищу, убрал нож в сапог. Расслабленно потянулся.

– Они возвращаются в пустыню, – еле различимым шепотом проговорил вошедший, – через два дня.

Его товарищ встряхнулся, окончательно прогоняя остатки сна.

– Хорошо.

Прикрыл глаза.

– Пусть идут.

– Но нудук приказала не пускать ее в пустыню живой! – возмутился мужчина, и старший посмотрел на него с укоризной. Тот смутился, продолжил едва слышным шепотом:

– Мы не можем ослушаться приказа. Девчонка должна умереть. Сегодня.

– Даже нудук никогда не спорит с волей Матери, а ты, – старший поморщился, – бесполезный кусок навоза смеешь спорить? Сколько раз надо, чтобы ты убедился в ее воле?

– Два, – пробормотал пристыженно мужчина.

– А третий она исполнит сама, – озвучил старший один постулатов заветов племени, – если Мать так хочет, мы проводим девчонку в пустыню.

Усмехнулся, потянулся за темным куском ткани, чтобы обмотать идеально выбритую голову. Задумчиво проговорил:

– Девчонка чем-то заслужила ее расположение, раз Мать желает даровать смерть ей в песках.

Ирлан ощущал себя так, словно по нему потоптался табун верблюдов. К вечеру двор заполнили торговцы, прослышавшие о том, что безумный богач собирает караван в пустыню. Глупо было надеяться сохранить их отъезд в секрете. В Хайде все завязано на деньгах. Сегодня ты поделишься с соседом, завтра он шепнет тебе о перспективном клиенте.

Вот и шли на двор нескончаемым потоком владельцы «лучших» верблюдов, палаток, ковров, серебряных и золотых блюд, оружия, кувшинов с вином и просто проходимцы.

– Жарк, – простонал Ирлан, пытаясь отвязаться от ушлого бальярца, жаждущего непременно всучить ему рулон шелка. Зачем шелк в пустыне Ирлан не представлял, зато торговец смерть как желал избавиться от давно уже таскаемого по рынку рулона:

– Уважаемый, только посмотри. Не шелк – ветер! Прохладный, точно вода. Прикроешь таким свою драгоценность – кожа белее снега останется.