– Сюда, – Макаров повел его по коридору.

Ванная комната была залита ослепительным светом переносного прожектора криминалистов. Именно там запах стал невыносимым. Не запах смерти – к нему Арион был готов. Это был резкий, химический запах типографской краски. И еще чего-то неуловимого, сладковатого, как аромат увядающих цветов. В центре комнаты стояла огромная овальная ванна из черного камня. И в ней, по самый подбородок погруженный в густую, маслянистую черную жидкость, лежал человек. Мужчина лет пятидесяти, с аккуратно подстриженными седыми висками и широко открытыми глазами, которые бесстрастно смотрели в белый потолок. Его кожа казалась восковой. Это был не труп. Это был экспонат.

– Чернила, – сказал Макаров, видя, куда смотрит Арион. – Несколько ящиков картриджей для принтера. Вылили все. По заключению эксперта, он уже был мертв, когда его сюда поместили. Утонул. В обычной воде. А это… это уже потом.

Арион медленно обвел взглядом комнату. Криминалисты в белых комбинезонах двигались как призраки, собирая невидимые следы. Но главная улика не была невидимой. Она кричала. Он посмотрел на огромное, во всю стену, зеркало над раковиной. И увидел на нем знакомые слова, выведенные ярко-красной, почти кричащей губной помадой. Почерк был ровным, почти каллиграфическим. Каждая буква была прорисована с невероятной аккуратностью. «То, что мы хороним заживо, никогда не умирает».

– Видишь? – тихо спросил Макаров.

Арион кивнул. Он видел. Он видел не просто убийство. Он видел театр. Тщательно срежиссированный спектакль, где каждая деталь имела значение. Жертва, утопленная и помещенная в ванну из чернил, словно захлебнувшаяся ложью и секретами, которые она хранила на бумаге. Зеркало, отражающее не реальность, а цитату, вырванную из его, Ариона, души. Даже помада. Не кровь, не краска. Помада. Нечто интимное, женское, личное, использованное для публичного заявления. Это была инсталляция, послание, ритуальное действо. Убийца не просто лишил человека жизни. Он превратил его смерть в символ.

– Кто он? – спросил Арион, не отрывая взгляда от надписи.

– Валентин Решетников. Личный юрист и, как говорят, хранитель всех секретов Кирилла Ордынцева. Он знал, где закопаны все скелеты. Похоже, кто-то решил, что он знает слишком много.

– Не похоже, – возразил Арион, и его голос прозвучал в стерильной тишине ванной комнаты оглушительно громко. – Кто-то решил, что один из этих скелетов пора выкопать. И выставить на всеобщее обозрение.

Он подошел к зеркалу. Воздух рядом с ним все еще хранил едва уловимый аромат. Тот самый, цветочный. Он узнал его. Он помнил его с того самого дня, из квартиры Евы. Это был запах ее духов. Фрезия. И он вдруг с ледяной ясностью понял, что это послание было адресовано не полиции и не Ордынцевым. Оно было адресовано ему. Лично. Убийца не просто цитировал его работу. Он цитировал его провал.

Они вышли из ванной, оставив криминалистов их молчаливому ритуалу. Запах фрезии преследовал Ариона, он въелся ему под кожу. Они прошли в гостиную, где белый кожаный диван казался островом спокойствия посреди хаоса. Макаров достал помятую пачку сигарет, но, оглядевшись по сторонам, убрал обратно в карман. Здесь было слишком чисто для такого греха, как курение.

– Ну, что скажешь? – спросил он, усаживаясь в кресло и глядя на Ариона снизу вверх. – Кроме того, что наш парень – начитанный психопат.

Арион стоял у окна, глядя на мокрый город.

– Он не психопат, – ответил он тихо, почти про себя. – Психопат получает удовольствие от хаоса. Этот же получает удовольствие от порядка. Идеального, выверенного порядка. Здесь нет ничего случайного.