Расовые теории тесно переплетались с национализмом и империализмом. Каждая европейская нация стремилась доказать "чистоту" и "превосходство" своей расы, что служило дополнительным аргументом в пользу ее права на экспансию и управление "менее развитыми" народами. В колониях расовые различия становились основой для жесткой сегрегации, ограничения прав и создания систем апартеида. Смешанные браки осуждались или запрещались, а метисы часто оказывались в маргинальном положении.

Одним из наиболее пагубных последствий расовых теорий стало формирование устойчивых стереотипов и предрассудков, которые глубоко проникли в массовое сознание и культуру. Образы "ленивого негра", "коварного азиата" или "примитивного индейца" тиражировались в литературе, искусстве, рекламе и даже научных трудах, закрепляя иерархическое видение мира и оправдывая дискриминационные практики. Эти стереотипы были настолько сильны, что продолжают влиять на восприятие и межгрупповые отношения даже после того, как сами расовые теории были дискредитированы наукой.

Наиболее чудовищным воплощением расовых теорий стала идеология нацизма в Германии, приведшая к Холокосту и Второй мировой войне. Однако было бы ошибкой считать нацизм некой аберрацией, чуждой западному мышлению. Скорее, он представлял собой доведение до логического (и ужасающего) предела тех расистских идей, которые десятилетиями культивировались в Европе и Америке.

Таким образом, "научное" обоснование неравенства через расовые теории сыграло ключевую роль в укреплении западной гегемонии и оправдании ее самых жестоких проявлений. Хотя открытый научный расизм сегодня по большей части осужден, его наследие продолжает жить в скрытых формах дискриминации, структурном неравенстве и подсознательных предубеждениях, напоминая о том, как наука может быть использована для легитимации власти и подавления.

Развитие капитализма в западном мире, особенно его ранние этапы, тесно переплеталось не только с технологическими инновациями и колониальной экспансией, но и с глубокими сдвигами в культурных и религиозных установках. Одним из наиболее влиятельных объяснений этой связи стала концепция "протестантской этики", которая, как утверждается, способствовала формированию особого "духа капитализма" – системы ценностей, сделавшей упорный труд, аскетизм и накопление капитала не просто экономическими императивами, а моральными добродетелями.

В отличие от некоторых других религиозных традиций, которые могли рассматривать богатство с подозрением или призывать к отречению от мирских благ, определенные течения протестантизма, особенно кальвинизм, предложили иную трактовку. Учение о предопределении, согласно которому спасение души предопределено Богом и не зависит от человеческих усилий, порождало у верующих глубинную тревогу о своем избранничестве. Одним из способов снять эту тревогу и обрести уверенность в своем спасении стал мирской успех, достигнутый через неустанный, методичный труд в своей "профессии" (призвании). Таким образом, профессиональная деятельность приобретала религиозное освящение, а экономический успех мог рассматриваться как знак Божьей благосклонности.

Эта этика требовала не просто усердного труда, но и аскетического образа жизни. Накопленное богатство не следовало тратить на роскошь и праздные удовольствия, а реинвестировать в свое дело, способствуя его дальнейшему росту. Такая установка – "труд ради труда", рациональное ведение дел, бережливость и стремление к постоянному приумножению капитала – идеально соответствовала потребностям нарождающегося капитализма. Труд перестал быть просто необходимостью для выживания, он превратился в моральный долг, в средство самодисциплины и подтверждения своей веры.