Альма возвращается к воде. Тишина не перестаёт удивлять её. Зной не такой тяжёлый, как вчера. Она прогуливается немного по засохшему илу, выходит из-под укрытия, чтобы почувствовать солнце кожей. Уровень воды в Сене падает уже не первый день. Она смотрит, как отражаются в реке семь арок моста. Красные подпорки пучками собираются в опорные столбы. Течение выталкивает на поверхность какие-то чёрные чёрточки, которые замирают в этом лесу. Возможно, это ветки или обломки давно затонувших карет.

Альма садится на корточки. Она наклонилась над Жозефом и Сирим.

Выжидает. Не хотелось бы будить их.

Сегодня Альма узнает, что её ждёт. Она в этом уверена. Узнает, есть ли надежда спасти Пуссена. И поймёт всё насчёт Жозефа.

Альма смотрит, как он спит. И ждёт. На шее у него красный платок, пуговицы на жилете разные, губа рассечена этой ночью.

Жозеф открывает глаза и видит над собой Альму.

Они не двигаются. Оба знают: что-то изменилось. Удержаться на месте или решиться уйти? Они цепляются за время. Журчание воды у опор моста напоминает их долгий спуск по Сене два месяца, два века назад. Тогда обоим казалось, что впереди у них вечность. Им нравилось слушать, как кувшинки ласкают дно баржи, замедляя её ход, смотреть, как вода стоит в запрудах у мельниц. Когда, проснувшись, они купались в реке – судно плыло так медленно, что можно было догнать его вплавь.

Церковь на другом берегу неторопливо отбивает полдень.

– Пора, – говорит Альма.

Жозеф будит Сирим.

– Пора.

Когда они выбираются на набережную, до них доносятся крики. Отдалённые раскаты грома, гроза, о которой догадываешься, даже не видя её. Тишину они забудут надолго. Друзья переходят красный мост, потом ещё один, чтобы выйти на правый берег Сены. Рокот завораживает всё больше. Но идут они на него не нарочно. Просто Альма ведёт их туда, куда заточили Пуссена. Такое чувство, что всем взбрело в голову то же самое.

Этот шум – снова шум толпы. Они смотрят, как толпа прибывает вокруг, затекая в улицу, уходящую вглубь от набережной Целестинцев.

– Вчера ночью я была тут одна, – говорит Альма, оказавшись наконец перед Бастилией.

Сирим вцепляется ей в руку. Вокруг крепости тысячи. Люди прибывают со стороны улицы Святого Антония, по бульварам, но также, потоком, из-за их спин. Некоторые уже прорвались через ворота и выплеснулись в первый двор Бастилии.

Альма ведёт Жозефа и Сирим сквозь эту толчею.

Поначалу люди стекались небольшими группками, вооружённые мотыгами, палками и вертелами, ещё липкими от сока жареной птицы. Но к полудню подоспела главная волна, с ружьями. Они только что взяли Дом Инвалидов, на другом конце города, и в его бесконечных туннелях нашли тридцать тысяч ружей, покоившихся на соломе. Когда они уходили, железная решётка ворот уже лежала в траве. Пушки они тоже забрали. Их пока ещё стягивают к Бастилии, как карнавальные повозки: на чугунных стволах сидят дети.