Алиса Виталий Кубайкин

Меня всегда будет слишком много… Интересно, если я умру, меня станет ровно столько, сколько нужно?– Он улыбался. Улыбался улыбкой, где-то за пределами грани сумасшествия. И этот его прищур.

Я никогда не умела понимать его глаза.

Глава 1

Всё началось несколько месяцев назад…

Я проснулась от острой нехватки кислорода, и стала жадно глотать воздух, пока как мне не показалось, что я его уже проглотила весь. И тогда я его стала глотать дальше.

Пока вновь не потеряла сознание.

Не знаю, сколько я была в бессознательном состоянии после своего первого пробуждения, и сколько бы пробыла ещё, если бы ни этот шепот. Этот навязчивый до раздражительности шепот. Как-будто майского жука кто-то поймал, посадил его в спичечный коробок, а коробок поместил прямо мне в голову. И вот он там возится-возится. Наверное, ещё бы чуть-чуть, и он прорвался бы мне прямо в мозг.

По-крайней мере, именно, это ощущение заставило меня открыть глаза.

В которые, тут же ударил острый свет. Ударил с такой силой, как-будто где-то там, в глубине моих глазных яблок, только что родилась сверхновая звезда.

И тут же умерла. Сжимающе-разрывающей болью разойдясь внутри глазниц.

Я не совсем ещё привыкла к местному освещению, и попыталась руками потереть глаза, так как, всё ещё было видимо, довольно размыто, но руки не слушались. Скорее всего, я слишком долго пролежала в бездействии, что мышцы, довольно вяло реагируют на нервные импульсы. Или мозг недостаточно проснулся ещё. Наконец, потихоньку, пазл моего поля зрения начал собираться в картинку. Пока, наконец, все слои не наложились друг на друга.

Лёгкие муражки пробежали по мне. И, несмотря на всю мою неподвижность – внутри меня всё встрепенулось. Как будто сама душа содрогнулась, вздыбая мощными снежными лавинами моё промёрзшее насквозь тело.

Мне не хотелось думать. Потому, как боль всё ещё не отпускала. И если бы, я ещё и пыталась анализировать себя в пространстве, то думаю было бы намного больнее. Разве новорожденные плачат и кричат не поэтому?

Нет, я, конечно, была обеспокоена своим местоположением полной неизвестности, но думать всё равно не хотелось. Быть может, некоторые люди, потому и не думают, что боятся боли.

А потом просто привыкают не думать.

Боль…

Интересно сколько нужно боли, чтобы перестать её чувствовать?

Как-то слышала, что однажды, один буддийский монах облил себя бензином в знак протеста, и поджег себя. Оставаясь при этом неподвижен и молчалив. Что это говорит о боли? Что боль – это всего лишь проявление эгоизма.

Может быть потому, рано или поздно, какой бы сильной не была боль, наступает какое-то непонятное смирение. Состояние абсолютно спокойной смерти – совершенной безмятежности. Как будто любимый мальчик сжал крепко-крепко твою руку в своей ладони, и поцеловал. Так отрывисто-нежно и неожидано. и ты «умерла».

И вот уже, словно ничего и не было, и вы идёте с ним дальше. И даже не знаете, как отреагировать. И дело даже не в количестве поцелуйного опыта. Этот самый поцелуй, который ты так ждёшь, всегда неожиданен. И если идиотскую улыбку счастья ещё можно скрыть, то звёздочки – этих наглых солнечных зайчиков, неожиданно ворвавшихся в вашу душу и уже весело в совершенно бардачно-беззаботном порядке скачащих в переливах солнечного света по вашей радужной оболочке, спрятать уже нельзя.

Потому, победивший однажды боль, однажды встанет в один ряд с богом.

И я расплылась глазами по окружающей меня обстановке. По-мимо, этой неудобно-мягкой кровати, какая есть, наверное, у каждого в его садовом домике, с её проваливающейся в никуда сеткой и довольно специфическими скрипами, я находилась в полной изоляции четырьмя стенами, выкрашенными в бело-голубоватый цвет, хоть и убаюкивающий и не бросающийся в глаза, но совершенно неопределённый и абсолютно пустой.

Не люблю пустоту. Может быть, поэтому, люди и верят в бога?

Но не я. Я всегда старалась его в первую очередь познать.

– С возвращением! – раздавил мои барабанные перепонки, как мне показалось, с некоторой грустью, в каждой произносимой букве, чей-то голос.

– Что? – спросила я. Нераслышав до конца, но уже по ассоциативно-логическим связям домыслив во время своего вопроса. Лично я не люблю повторяться и переспрашивать. Не потому, что мне сложно. А потому, что с каждым повтором твои слова обесцениваются. Человеческий мозг так устроен, что воспринимает звуковые раздражители, даже когда ты спишь. Это необходимо для выживания. И если тебя не расслышали, значит тебя и не хотели услышать. Об этом факте я не знала. Его потом мне расскажет мой новый друг. И на мое удивление, этот мой новый друг, тоже не собирался этого делать. И не дождавшись ответа на вопрос, я решила повернуть голову, что бы вглядеться в этого человека. Обычно я не люблю зрительный контакт, и предпочитаю общаться offline. Так легче представлять человека, хотя бы чего-то интеллектуально стоящего, но именно, эта сдержанность его манеры общения, заставила меня всмотреться в него. Не подумайте, я неэгоистична и невысокомерна, и абсолютно лишена тщеславия. Я нежная и хрупкая девушка, дотронувшись до которой пальцем, ещё чуть-чуть, ещё немножечко сильнее, можно было бы содрать кожу. Потому, прежде чем делать, я предпочитаю думать. А думала я о его красивых глазах. Которые хоть тони, цепляясь из последних сил за спасательные круги его радужных оболочек, и тем ни менее всё равно утонешь. Тёмно-карие, на грани совсем чёрных, глаза. Обожаю глаза – они самые честные. Две вселенные с искрами туманностей из звезд. В них есть жизнь. Но не все это могут видеть. И даже я не всегда. Люди слишком закомплексованы, чтобы видеть других. И пытаются увидеть в других себя. Особенно те черты, которыми они хотели бы обладать, но не могут. Потому, наверное, и обожаю переоценивать людей. Наверное, если мне не нравятся глаза, то мне и не нравится человек. Хотя и понимаю, что он может рассказать больше, чем я бы смогла сама. Но человек-эгоист. Для меня глаза являются внешним показателем внутренней красоты человека. Его способности верить в чудеса. Обожаю эту способность. Наверное, потому, что самой мне её порой очень не хватает.

– Где я? – немножко с некоторой наглостью и неуважением, спросила я.

– Ты в сумасшедшем доме! – совершенно спокойно и с некоторой печалью, ответил он.

– И почему я здесь? – задала я ему второй вопрос, уже более мягче.

– Может быть, ты что-то забыла или не смогла вспомнить? – ответил он.

– Но это не причина моего присутствия в сумасшедшем доме! – воздержанно возразила я. – Хотя… (Иногда я имела привычку говорить быстрее своих собственных мыслей)… если только себя?! -

Я совершенно не могла вспомнить своего имени, и где я живу, и что было до моего осознания себя сегодня здесь, хотя в совершенстве оперировала постановкой приложений и мыслеформированием. Я отлично понимала что такое боль, какое чувство я испытаю, если засуну свой палец в пасть зевающему коту. О, это чувство. Почти божественное! Я его отлично осознавала, как мыслеобраз считанный с самой любимой и тысячи раз залистанной до оторвавшихся крошек угла страниц книжки, но никак не помнила в своей собственной практике. Не скажу, что я испытывала страх. Скорее это была озадаченность. Озадаченность на уровне "2+2=4", но при этом, совершенно не понимая, почему 2 – это именно два, а не скажем три, или какое-нибудь нечленораздельное "вслявьсль"! Почему, именно, 2 назвали два? Хотя зачем мне это понимать? – Как меня зовут? – опять спросила я своего соседа по палате.

– А как бы ты хотела, чтобы тебя звали? – задал встречный вопрос он. – Имя несет огромную в себе силу, как созидающую, так и разрушающую. Не думала, почему никто не знает имя бога? Тот, кто узнает его имя, обретет его силу. Так если уж носить имя тебе, почему бы тебе самой не выбрать имя себе? Просто закрой глаза и смотри. Поддайся интуиции. Почувствуй, как ты хочешь, чтобы тебя называли. Почувствуй, как тебя зовут.

И я закрыла глаза…

Почему я его послушала? – думала я потом. Наверное, потому, что люблю людей несущих всякую чушь. Да, и опасности он никакой не представлял. Такие люди необычны. Они заставляют видеть то, чего большинство не замечают. Именно, такие люди создают всё прекрасное и прогрессивное на Земле. Да. Иногда они ошибаются. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает.

– Алиса. Я хочу, чтобы меня звали Алисой. – сказала я чуть еле слышным шопотом, продолжая лежать с закрытыми глазами, и как бы заново себя представляя. Если честно, то я и непоняла, что на меня нашло. – Алиса. – пронеслось затяжно в моей голове. – Да, я хочу, чтобы меня звали Алисой! – уже утвердительно и агрессивно-уверено сказала я. Как бы вырывая из материи вселенной кусок для себя, доказывая ей, что я живая. Что я существую.

– Хорошо! – ответил мне незнакомец.

Но я его уже не слушала. Я полностью погрузилась в своё новое имя. Я перевоплащалась подобно бабочке в процессе метаморфоза. И вот мой кокон, уже разрывался возросшим давлением новой энергии – живой, самой что ни на есть настоящей, и если бы кто-то дотронулся до меня в этот момент, то я бы, наверное, ударила его током.

Как же всё таки Дин тонко видит. – как обычно лежа в постели где-то в ещё несвершившимся будущем думала я. Как сильно, все-таки, имя меняет человека. Словно магическое заклинание.