Я вскапываю землю с такой скоростью, что не замечаю, как пролетают 140 минут. Когда приходится снова разогнуть спину, то чувствую, как в висках пульсирует кровь, голову изредка словно прокалывают огромными иглами, и перед глазами пробегают черно-белые пятна. Но даже, несмотря на это, в углу я могу различить чью-то фигурку. Девушка прижалась к краю теплицы и вздрагивает. Странно, что же такого могло произойти здесь, чтобы вывести ее из равновесия. Я не привык видеть, как человек показывает свои чувства: страх, ненависть, любовь, растерянность, одиночество. В нашем мире им нет места, мы почти никогда не говорим, что устали, почти ни разу никто не отказывался от работы, а тем более не показывал того, что тревожит его изнутри. Но эта девушка не осознает своих действий. Она словно рассудком отошла в другой мир, и только тело извивается в судорогах.

Я оглядываю теплицу, но привычный часовой механизм работает также слаженно. Только несколько парней в дальнем углу теплицы бросают на девушку презрительные взгляды, кто-то смеется, но не отрывается от работы, а остальные и вовсе не замечают ее. Я со всей силой втыкаю лопату в землю, и она разрубает что-то на куски. Картошка…За это накажут. Обычно наказывают. Но я не останавливаюсь, и не оглядываюсь назад. На каждой лопате датчики движения и жучки. Она уже послала сигнал, что я покинул место работы, а когда еще и разрубленную картошку найдут… Но мне сейчас, честно, не до картошки.

Дойдя до девушки и опустившись на корточки, чтобы быть на одном уровне с ней, я замечаю, насколько бледным выглядит ее лицо. Под глазами сине-алые пятна, на шее огромный порез. Он выглядит жутко. Видимо врачи как попало зашили рану, а поэтому кожа по краям сморщилась. Волосы девушки угольного цвета, но они настолько жидкие, что едва можно различить косу, в которую они тщательно заплетены.

– Здравствуй. – Протягиваю я, касаясь ее плеча. Девушка вздрагивает, но глаз не открывает. – Я решил, что тебе стоит помочь подняться.

– Так заметно, что я сижу? – Ее голос очень низкий и хриплый. Он абсолютно ей не идет. Глаза медленно открываются, и я замечаю, насколько нежные и красивые у нее черты. Черные брови, длинные ресницы и янтарные глаза.

– Я случайно заметил. – Улыбаюсь я, предлагая ей руку, чтобы подняться. – Я раньше тебя в наших теплицах не видел, да и в столовой тоже…

– Я новенькая. Меня прислали из первого акваполиса в ваш вчера ночью.

– Вот оно что. – Недоумеваю я. – Мне как-то приходилось слышать, что существуют и другие морские города, кроме наших, но я ничего не знаю про них.

– Считай, тебе повезло.

– Ты это о чем?

Она пожимает плечами.

– В нашем мире всего шесть акваполисов, но лучше про них не знать, а тем более не появляться там.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что была в одном из них, и там обращались с нами неважно.

Мне не нравится ее пренебрежительный тон. Мы единственные люди, которые были спасены с гибнущей Земли, единственные, кто получил право жить и неважно в каких условиях. Я не привык задумываться, как с нами обращаются. Но эта девушка явна часто думает об этом.

– Даже, несмотря на то, что в вашем акваполисе вы работаете с утра до ночи под конвоем, живете строго по расписанию, с вашим мнением ни разу здесь не считались, – эта жизнь в сотни раз лучше, чем там, откуда меня перевели…

– Я не хочу продолжать говорить об этом. – Отрезаю я, помогая ей подняться. – Нам дали право на жизнь и этого достаточно. Мы живем только благодаря тому, что были спасены.

– А ты уверен, что нас спасли?

Она поднимает глаза и впивается в меня пристальным взглядом. Но я молчу, не желая продолжать эту тему. Девушка видно сошла с ума и просто не понимает, о чем говорит, она не осознает того, что льется с ее уст, льется, словно раскаленное масло, готовое поджечь все вокруг.