– Да, ваша светлость, – подтвердил Гюссо. – При серьезных отягчающих обстоятельствах наказание за приготовление приворотного зелья может предусматривать наказание в виде одного года таких работ. Но, право же, как я могу отправить благородную барышню к каторжникам? Каким позором это станет для нее!

Право же, судья Гюссо был слишком мягок для подобной должности.

– То есть, то, что герцог Алнорский, возможно, не сможет оправиться после столь безрассудного эксперимента этой девицы, вы отягчающим обстоятельством не считаете? – я сурово свел брови к переносице.

И Гюссо сдался:

– Помилуйте, ваша светлость, как вы могли такое подумать? Я безмерно уважаю вашего отца, надеюсь на его выздоровление и процветание возглавляемой им академии.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Вы же слышали, ваша честь, о чём только что изволила спросить эта девица! Она намерена вернуться в академию! Стать дипломированным магом! Разве мы можем это допустить? Такой показательный приговор, ваша честь, как раз пойдет академии на пользу, Ваше имя прогремит по всей Верландии, и ваши действия покажут в вас образец радения о соблюдении закона. Кажется, вы подавали прошение о переводе в столицу?

Это был запрещенный прием, но я посчитал возможным им воспользоваться. И когда мы вернулись в зал заседаний, я уже знал, какой приговор вынесет Гюссо.

Теперь, когда мне уже не нужно было ничего говорить, я мог со своего места рассмотреть подсудимую. Она действительно была очень молода и, пожалуй, даже красива. Но сколько еще таких же девиц считают, что их красота и их чувства дают им право рушить судьбы других людей?

И всё-таки когда она, услышав приговор, охнула и почти рухнула на скамью, моё сердце дрогнуло. Но я запретил себе чувствовать жалость. Мне следовало перевернуть эту страницу и никогда более не думать о мадемуазель Бельфор.

Но мне пришлось вспомнить о ней уже на следующий день. Я как раз стоял у окна своей спальни, когда увидел, как осужденную под стражей провели по двору к карете с зарешеченными окнами. Как ни странно, но она шла меж расступавшейся перед ней толпы с гордо поднятой головой.

– Ваша светлость, ваша светлость! – Дебре так спешил, что осмелился войти ко мне без стука. – Его высочество пришел в себя! Жар спал, и ваш отец в полном сознании! Он попросил куриного бульона!

Эта весть пришла как раз в тот момент, когда карета выезжала из ворот академии, везя мадемуазель Бельфор к месту исправительных работ. И хотя я получил то, чего добивался, ни малейшего чувства удовлетворения я не испытал.

Но думать об этом было поздно. Ничего изменить было уже нельзя.