– Ой, комсомолочка, да ты горишь. Влюбилась, что ли?

Её еще не хватало для полноты моего унижения. Я закинула на плечо ремень сумки и быстро зашагала по коридору в сторону выхода. Леший даже не попытался меня остановить. У питьевого фонтанчика в школьном дворе я долго плескала себе в лицо холодной водой, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вокруг носилась малышня, девочки играли в резиночку, пацаны – в альчики. Старшеклассники стояли группками, разговаривали, смеялись. Добродушная повариха тётя Аня вынесла лоток с горячими ватрушками по восемь копеек. Долговязый худой физрук в зеленом спортивном костюме по кличке Кузнечик шёл с мячом от волейбольной площадки. Все вели себя так, как-будто ничего не случилось. Как-будто не рухнул сейчас мир, не отправился в тар-тарары, не потерял всякий смысл и необходимость. Как-будто стоило ещё зачем-то смеяться, прыгать через резиночку, играть в волейбол и есть ватрушки, когда самые близкие люди делают тебе так больно, что нечем дышать…

– Агата, ты чего в столовку не пришла, я два раза тебе очередь занимала – Ниссо подошла сзади и положила мне руку на плечо. – Да ты мокрая вся, не май же месяц… Что с тобой? Эй, посмотри на меня. Ну, не молчи же ты, рассказывай. Плохо тебе, болит что-нибудь? Пойдём в медпункт.

Я покачала головой.

– Пошли, зайдём хотя бы в школу, пока не простыла.

Мы спустились в спортзал и зашли в женскую раздевалку, потому что следующим был урок физкультуры. Девочки из класса уже там переодевались. Я вдруг осознала холодную липкость мокрого спереди школьного платья, кожу, покрытую пупырышками, поняла, что вся дрожу, стала быстро стаскивать с себя одежду.

Физрук Кузнечик после разминки запустил нас бегать кросс по аллее вокруг школы: девочки – четыре круга, что примерно два километра, мальчики – шесть кругов. Я не талантище в физкультуре: не могу провисеть положенную минуту на турнике; болтаюсь как сосиска в самом низу каната, не в состоянии подтянуться хотя бы на метр; не сделаю ни одного отжимания даже с колен. В общем нормы ГТО нервно гнут пальцы, пока я пробегаю стометровку за двадцать секунд, с разбега застреваю на козле и прыгаю с места в длину на метр двадцать. Я сильна и непобедима только в двух дисциплинах: пресс и бег на длинные дистанции.

Каждый мой день лет с одиннадцати начинался с пробежки в семь километров, поэтому кузнечиков кросс был для меня просто детский сад. Пока остальные девчонки ныли и искали, как схалтурить, срезав маршрут, мы с Ниссо бежали рядом неторопливой трусцой, честно отрабатывая круги. Подруга молчала, не лезла с расспросами, давно зная мой характер: придёт время всё сама расскажу. Бег всегда помогал мне привести в порядок чувства и мысли, так что минут за пять я успокоилась, и только удивлялась, почему размолвка с Лешим показалась мне концом света. Неприятно, обидно, но жить-то можно. В последнее время что-то часто мой мир рушится и тут же восстаёт из руин, как-будто ничего и не было. К концу дистанции я рассказала всё Ниссо.

– Мне кажется, он сейчас страдает не меньше тебя, – сказала Ниссо, пока мы шли к яме с песком для прыжков в длину. – Вот увидишь, придёт как миленький просить прощения.

– Не придёт. Я его таким не видела никогда. Столько злости.

– Ну хочешь поговорю с ним, или Муху давай попросим.

– Вот только Муху не посвящай. Да и сама тоже… будь как будет. Я сделала, что могла, и не знаю, как после такого вообще смогу его видеть. Короче, сложно всё это. Скажи, ты тоже чувствуешь, что всё стало как-то сложно?

– Сложно, но интересно.

– А мне вот не интересно. Я хочу обратно, как раньше, чтобы всё было понятно, предсказуемо. Чтобы лучшие мои друзья понимали меня, а я их.