Когда мама увидела невредимую гитару снова дома, спросила:

– Рома?

– Да, он сам её подобрал, склеил и вот принёс. – Я смотрела просительно, мол, пожалуйста, разреши мне её оставить и ходить в гитарную студию.

– В общем, Агата, ты уже взрослая, в угол тебя не поставишь, ремня не дашь. Я уж не знаю, как тебя воспитывать. Поэтому давай так, если ещё раз выкинешь что-то подобное, заберу гитару и посажу под домашний арест до конца школы. Договорились?

– Хорошо.

И я действительно была паинькой последние десять дней: готовила ужины, убирала квартиру без напоминаний, возвращалась домой ровно в девять вечера, на отлично закончила четверть – но в наших с мамой отношениях всё равно чувствовался холодок. С мамой всегда было непросто. Надо сказать, что росла я в традиционной кавказской семье: папа – армянин, мама – осетинка. Здесь соблюдался культ старших, и будь родители хоть сто раз не правы – молчи, терпи, уважай. Ко всему добавлялся мамин взрывной характер, она могла мгновенно разозлиться по любому поводу, а потом так же быстро остыть, и вести себя как-будто ничего и не было. Взять хотя бы историю с гитарой, ясно же, что она разбила её под влиянием эмоций и потом жалела о происшедшем. Но с ней невозможно было об этом поговорить – поступки старших не обсуждаются. Даже дядя Гера не мог влиять на наши с мамой отношения, хотя в других вопросах мама к нему прислушивалась, а он очень меня любил и старался быть хорошим отцом. И мама, безусловно, меня любила. Мы проводили с ней чудесные душевные вечера с настольными играми, вместе разгадывали кроссворды, обложившись энциклопедиями и справочниками. У нас были милые ритуалы провожания друг-друга на работу и в школу, по выходным ходили в кафе-мороженое и ботанический сад. У мамы было прекрасное чувство юмора, мы могли шутить и хохотать до слёз и коликов в животе. Но бывали и такие периоды отчуждения, как сейчас. Я по природе своей не могла долго страдать и обижаться, давно простила за разбитую гитару и хотела как можно быстрее вернуть тепло в наши отношения. И хотя я все также подбиралась к ней под бочок, когда все вместе, сидя на диване, смотрели вечерний фильм по первому каналу, а она все также обнимала меня и прижималась щекой к моей макушке, я чувствовала некоторую её отстраненность, как-будто в любой момент ожидала от меня подвоха, что, наверное, объяснимо, ведь я никогда до сих пор не уходила из дома и не ночевала бог знает где. Поэтому я сказала Игорю, что скорее всего поход в горы без меня.

– Давай я тебя отпрошу, мне твоя мама не откажет – предложил Игорь, и я усмотрела в этом добрый знак: он хочет, чтобы я была рядом.

– Давай вместе, нам двоим точно не откажет – добавил Леший, бросив на меня быстрый настороженный и просящий взгляд одновременно. Мы сидели во дворе, март уже наливался запахом цветущих вишен и миндаля, которых много росло в палисадниках перед домом.

Леший и Игорь остались на пороге нашей квартиры, я позвала маму.

– Седа Муратовна, – начал Игорь – меня скоро в армию забирают.

– Погуляем на проводах, Игорёк. Каждый мужчина должен пройти этот путь. Ты что-то хотел мне в связи с этим сказать?

– Да, Седа Муратовна, мы бы хотели напоследок нашей компанией сходить в горы. Вот пришли Агату отпросить с нами.

– Хм, целая делегация. А она сама, что, не смогла бы?

– Тётя Седа, – вступил Леший – отпустите её под мою ответственность, обещаю вернуть в целости и сохранности. Ну мы же не раз уже все вместе ходили, всё было в порядке.

Мама, задумавшись, оперлась на стену и скрестила руки на груди. Потом посмотрела на меня, спрашивая глазами: «Мне точно не стоит ожидать сюрпризов?»