– Димон, да не переживай ты так! Никто же не умер! Ну, нагадили немного, теперь будем устранять. – Мне и самому не по себе от масштаба разрушений, но другу гораздо хуже. Надо срочно его поддержать. – Сейчас мы по максимуму всё вычистим, у нас ещё ночь впереди. Мамке скажешь, что решил к их приезду прибраться и заодно пыль вытереть и пол помыть за бутылью с вином, но, как назло, пробка соскочила, когда её двигал! Понял?!

Страх в его глазах тихо тает, и появляется надежда на благополучный исход. Версия для матери – так себе, но всё же лучше, чем совсем ничего.

Остаток долгой и безлунной ночи мы с другом, раздевшись до трусов, трудимся так, как не трудится сегодня ни одна клининговая компания. Трудимся и на страх, и на совесть. Моем и трём всё, что только можно отмыть и оттереть. То, что оттереть нельзя, мы тоже с усилием, но оттираем.

К утру у Димки опять дом-музей. Только без вина и муки. Ковёр мирно сушится на балконе. На него настойка не повлияла, он и до неё был красный.

А нам с Димкой и без вина безотчётно хорошо. Мы в трусах стоим на балконе, улыбаемся друг другу и глубоко дышим, опираясь локтями на мокрый и ещё терпко пахнущий настойкой ковёр. Мы получили мощную встряску, из которой доблестно и достойно вышли. И нет ещё пока в наших юных жизнях долгих и бессмысленно одинаковых дней, вгоняющих в беспросветную тоску. Нет мучительных переживаний и сомнений о жизни и её смысле. Солнце медленно окрашивает крышу соседнего дома в розовые тона, а это значит, что длинная и безлунная ночь для нас закончилась.

Маленький, но увесистый резиновый мячик неожиданно и больно ударил зазевавшегося Женьку прямо по губам. Во рту омерзительно хрустнуло. Оглушённый Женька залез пальцами в рот и, поковырявшись, вынул на всеобщее обозрение передний, широкий, как у кролика, молочный зуб. Несколько секунд, растерянно моргая, смотрел то на него, то на притихшего Андрюху Колпакова, а затем громко и заливисто разревелся.

Спальня моментально пришла в движение. Дети садились на своих кроватках и вытягивали головы на тощих шеях повыше, чтобы рассмотреть Женькину потерю. Некоторые беззлобно смеялись. Спать не хотелось уже никому. Да и как уснуть днём в комнате с огромными окнами, если сквозь стёкла светит в лицо яркое майское солнце? Особенно, если ты уже в старшей группе детского сада и осенью тебе в школу? Да-да! Никак.

Андрюха, которого никто в группе кроме как Колпаком не называл, взъерошил свои кудрявые волосы и попытался вставить извинения между горестными криками друга:

– Женька, ну так ловить надо было! Мы же все вместе перекидываемся! Я же не специально тебе его в зубы кидал.

Речь вышла неубедительная, потому что Андрюха за собой особой вины не ощущал. Весельчак по своей натуре, он считался у мальчишек в группе основным заводилой. Быстрый, азартный и всегда охочий до смелых выдумок Андрюха, лидер одиннадцатой группы, прямо сейчас терял одного из своих самых верных друзей и почитателей.

Женька набрал воздуха и зарыдал ещё сильнее. За дверью раздались быстрые и шумные шаги. В спальню вбежала, а точнее, втиснула в проём двери своё грузное тело Валентина Ивановна. Детский гомон моментально прекратился. Солировал теперь один Женька.

«Ну, сейчас начнётся», – с тоской подумал Андрюха и, упав на кровать, натянул одеяло до самого носа. И началось. С Валентиной Ивановной, или просто Злыдней, шутки плохи. Воспитательница она свирепая, об этом в группе знали все. Запросто ставила неодетых детей в угол даже за небольшой шум во время тихого часа. А тут такое событие…

В ситуации она разобралась быстро. Осмотрела раненого и, немного подумав, отправила Женьку с тихой нянечкой Антониной к медичке. Перед этим спросила его холодно и сухо: